стихи 1987 - 2012 гг.
Все стихи за 25 лет, вошедшие
в 8 вышедших на сегодня (весна 2012) сборников
ПЕРЕЙТИ К СТИХОТВОРЕНИЯМ...
Друзья, буду рад если Вы оставите отклик
на мои стихотворения. Спасибо.
Стихотворения распологаются
в том же порядке что и в вышедших книгах
Вашему вниманию представлены ВСЕ напечатанные ранее 885 стихотворений
Памяти Андрея Миронова По легенде, Андрей Миронов Родился, фактически, на сцене.
Он родился на сцене - и он умер на сцене.
Там прошла его жизнь - его лучшая роль.
Почему он так близок моему поколению,
с грустной песней в глазах комедийный король?
Разгулялась весна - отыграла пластинка.
Песня снова уносит в детство, к солнечным дням.
Ведь и мне отдавал свой талант по крупинкам -
Лицедей и Артист, что запомнился нам.
По его годовщинам измеряем свой возраст.
Вот и доску открыли. Там - идёт фестиваль.
Грусть моя, не молчи, жизнь - тяжелая проза.
Я смотрю его фильм - и уходит печаль.
Славный малый
Памяти В. С. Высоцкого
То было прошлою зимой.
Я поздно ночью шел домой,
и, вдруг, в ночи передо мной
звезда упала.
А я подумал: “Чёрт дери,
судьба в твоих руках - бери!”
Трамвай вдали скрипел дверьми,
искря по шпалам.
Когда же я пришел в свой дом,
сидел он молча за столом,
и я глаза скосил на лом
(за шкафом справа).
Он выше был и с бородой,
короче - именно такой.
И я подумал: “Шут с тобой”.
И полегчало.
С тех пор он был всегда со мной.
Его дыханье за спиной
мне не давало впасть в покой,
и то - не мало.
Он всё меня куда-то гнал,
он мне покоя не давал,
и я себя не узнавал
в том славном малом.
Меня учил он в такт шагать,
стихи легко в ночи слагать.
Учил рубить, пилить, строгать -
и всё по нраву.
Я был прилежный ученик,
хоть и не вел за ним дневник.
К нему как к брату я привык
вполне по праву.
Я словно стал самим собой...
Лишь иногда ночной порой
гадаю: кто же он такой
и что с ним стало?
Его предназначенье в том:
прокрасться к бедолаге в дом,
растормошить его, потом -
проблем навалом.
Ноктюрн “Не оставляйте стараний, маэстро, Не убирайте ладони со лба.”
Памяти Б. Ш. Окуджавы
Когда уходит мудрый человек,
то кажется, что в мире стало злее.
Так учит жизнь. Так учит мудрый век,
но почему-то веку я не верю.
Когда уходит добрый человек,
уходят с ним тепло и мудрость взгляда.
Лета меняют даже русла рек,
ты только верь - останется он рядом.
И будет завтра следующий день,
и будут все учить или учиться,
и музыки повиснет в небе тень,
и солнце будет сквозь неё сочиться.
Скрипач ушел, но музыка звучит
под звёздным небом дымчатого зала.
И будут дальше умные учить,
и дальше дуракам всё будет мало.
Не надо больше плакать
Памяти Валерия Агафонова
Не надо больше плакать,
не надо, я прошу,
не надо, я уеду
и Вам не напишу.
Вас ждут ещё другие
друзья... и вечера.
Забудьте всё, что было.
Что было, то – вчера.
Вечерние туманы,
короткая гроза.
Зачем в глазах слезинки:
сплошная бирюза?
И снова рвутся струны,
теперь - в последний раз.
А в голове толкутся
обрывки глупых фраз.
Запомните мой голос
пускай - слегка хмельной.
И пусть моя гитара
останется со мной.
Уже и солнце село,
и пуст графин вина...
И куст увял сирени...
Опять - моя вина.
Шагал
Марку Шагалу
Мы вместе с тобою летели по небу,
как будто слетели с картины Шагала.
Смешались в сознаньи былое и небыль,
и полночь незримо за нами шагала.
Мы вместе с тобою летели, обнявшись,
и шпили церквей проплывали под нами,
а звезды смеялись о чём-то вчерашнем,
и хлопало время мгновений дверями.
А скрипки звучали далёко и нежно,
и было немного тревожно и грустно,
и города профиль - прекрасно небрежный -
растаял в тумане движеньем искусным.
А ветер нас гнал за поля за рекою,
и мчалась навстречу нам леса громада,
а я любовался тобою такою,
которой не знал. И другой мне не надо.
Хранители
А. Городницкому
Храни тебя Господь от всех земных напастей.
За дальний горизонт опять дорога мчит.
Храни тебя любовь, пусть ветер рвёт на части
полотна парусов и рушит шторм гранит.
Храни тебя мечта, пределов нет которой.
С тобой она моря готова пересечь.
Храни тебя в пути. Пусть ветер мыслям вторит
и пусть тебе его понятна будет речь.
Храни тебя звезда, что светит всем, кто верит:
пусть в разных мы мирах, она - на всех одна.
Храни тебя везде надежда полной мерой.
На сказочных пирах пью за тебя до дна.
Хранители любви, вершители историй -
ваш флагманский фрегат опять вперед летит -
спешите сочинять баллады о просторах...
О снах и о волнах “Ночью нам дарован покой, А днем, на беду, не спится”.
А. Макаревичу
Лунный свет по земле расплескался
и, в волшебном таинственном сне,
на обрывках бумаги остался
снегом, выпавшим вдруг по весне.
Все проходит: обиды и дружба,
даже ночи безумной любви.
Как немного для счастья нам нужно -
только тихо его позови.
Мы, как дети, наивно моргаем
в приближении нового дня.
А волна, на волну набегая,
в океан убегает маня.
Так в копилку пути собирает,
удивляясь, что каждый тернист,
и о Гамлета роли мечтает
бессловесный с подносом статист.
Под усеянный звёздами купол
нитью тянется каждая роль
из волшебной коробки для кукол.
Рядом там и поэт, и король.
Там навстречу идущий прохожий
и гудки безобидных машин
слились в день на вчерашний похожий...
Как во сне, мы куда-то спешим.
Виолончель
Мстиславу Ростроповичу
Она - как живая, и даже - живей.
Никто не сравнится по голосу с ней.
Ей третье столетье - не дашь никогда.
Изгиб дивных бёдер пленит как всегда.
Есть друг у неё, свято преданный ей.
Он сердце ей отдал навек с юных дней.
И вместе по жизни шагают они:
единое сердце их тайны хранит.
Он плачет- с ним вместе рыдает она.
Она - и невеста, она - и жена.
И в горе, и в радости - чаша одна,
и вместе её выпивают до дна.
Профессионал
Ж-П.Бельмондо
Я вижу мир в скрещении прицела
и чувствую его я на виске.
Я пулю, что убьет меня, не вижу,
но знаю, что она невдалеке.
Вот я иду, шатаясь, по карнизу,
а вот повис, сорвавшись, на руке,
и я упал, но чудом как-то выжил -
и снова перекрестье на виске.
Я человек без имени и дома
и снова влез в нечестную игру,
где ставкой жизнь - как это мне знакомо! -
а прикупом – убийство, не моргнув.
Скрип тормозов и скрежет по асфальту,
стук сердца - снова пот течет ручьем.
И снова я ушел каким-то чудом,
и снова взял у жизни я заём.
Вращение в Ночи
Дине
Над Москвой и над Нью-Йорком
ночь проходит с интервалом
от заката до рассвета.
В тот момент, когда ты встала,
за окном промчалось лето
над Москвой и над Нью-Йорком.
Над Нью-Йорком и Москвою
звёзды спят одни и те же,
Северное полушарье
украшая, как и прежде.
Пролетая, их смешал я
над Нью-Йорком и Москвою.
Над двумя материками
в направлении вращенья,
убегая от рассвета,
ночь готовит превращенье
снов в ответы в тусклом свете
над двумя материками.
Прогулка по Нью-Йорку
Моим друзьям - Маше и Сереже
Мы катались на машине
по Нью-Йорку в выходные.
Небоскрёбы и вопросы
возникали тут и там:
кто живет там на вершине?
Стерегут ли проходные?
Воду гнать легко ль насосам?
Есть ли место там котам?
Мы катались по Нью-Йорку
в час вечерний, в день субботний,
и снести хотели крышу
у машины - просто так.
Без дождя нет в крыше проку,
без неё сидеть вольготней
и увидеть много выше
можно - даже и чердак.
Влажность
По Бродвею бродит старость из России
и авоськи тащит из последней силы.
Как всегда, друг друга подперев плечами,
тащутся супруги, как – не знают сами.
Что же будет дальше - радостней иль горше?
Радуют продукты в сумочке из Польши,
купленной когда-то в магазине Ванда...
Беспокоят раны... Мучают – и ладно.
Вырвали их с корнем, уезжая, дети.
Что им, старым, делать в этом Новом Свете?
А куда им деться? Принимают муки.
Силы, чтоб вертеться, прибавляют внуки.
Путая словечки: “Здравствуй, мой granddaddy,”
эти человечки, под ноги не глядя,
носятся на палках - чем они не кони?
Веселятся галки над скамейкой в кроне.
В магазине русском - русские газеты.
На площадке узкой - долгие приветы.
Как учить английский, чтоб ходить в больницу...
Как звонить со скидкой в бывшую столицу...
Вовремя ль начнутся завтра сериалы...
Пошутить бы в адрес Пугачёвой Аллы...
Но пропало слово в суете дорожной:
русского не вспомнить, по-английски – сложно.
Улетают ноты, улетают в небо.
И не разобраться - быль то или небыль.
С кем всё было это, с тем того не будет.
Может этим летом попрохладней будет.
Клинтон - Джулиани, SSI и велфер...
Отплывает память от последней верфи.
Но зато гуляют под окном внучата,
вдоволь получая свеженькой клетчатки.
Вот и снова вечер радует закатом.
Щеголяет ветер англо-русским матом.
Так же, как и прежде, “отдыхают” уши.
Той страны надежда здесь отводит душу.
Это - только сказка. Присказка - в том мире,
где, хоть и не сладко, жили - не тужили.
Вкалывали дружно, чувствовали важность,
что-то было нужно. Здесь - одна лишь влажность.
Бортовые огни
Тане и Жене
Уезжают друзья,
оставляют лишь спетые песни.
Бортовые огни
напоследок в глаза мне взглянут.
Уезжают друзья...
Ну, а новых не встретишь, хоть тресни.
И оракул поник,
ему жалко меня обмануть.
Нас поймало в силки
обнаглевшее грубое время.
И шлагбаум закрыл
к отступленью возможному путь.
Я закончил стихи.
Я стряхнул ненасытное бремя.
Я уже все решил.
Не важна мне банальная суть.
Что когда-то и мне
расставаться придётся однажды.
И поставлен мной крест
вместо подписи в книге разлук.
Я уже всё решил -
и не надо терзать себя дважды.
Только что-то опять
не дает мне спокойно уснуть.
Провожальная
Ты опять уезжаешь.
Я опять провожаю.
Эта ночь разлучит
нас с тобой навсегда.
Затаился рассвет,
словно вор, в полумраке.
Скоро лайнер умчит
часть мою без следа.
Ты меня позабудь,
не держи в сердце камень.
Это всё для меня -
мой удел, моя грусть.
Пусть уносит тебя
свежий ветер надежды.
Ветер с солью морской
мне достанется пусть.
Новый день наступил.
Наступил час расплаты.
Догорела свеча
и допито вино.
Вспоминать о былом -
это глупая слабость,
вспоминать о былом -
это, право, смешно.
Разлука
Я не могу простить,
но я могу понять.
Не надо лишних слов,
и мне не надо знать...
Причины не важны -
уже заглох мотор,
и мы у той сосны
закончим разговор.
Развилка двух дорог -
и нам не по пути.
Я карту потерял -
мне некуда идти.
Погасли две звезды,
за облаком - луна,
от бешеной езды
состарилась она.
Вот солнце уж взошло.
Бежит дорога вдаль.
На пол-шага вперёд
бежит моя печаль.
Осенним воробьём
нахохлилась она.
А мы костер зальём
остатками вина.
Диптих с поездом. Ночные поезда Счастье - это не цель, счастье - это само путешествие. (Кто-то из великих)
Люблю ночные поезда.
Под стук колес приходят мысли,
и вспоминаются друзья,
ушедшие и те, кто близко.
Вдоль горизонта огоньки
опять куда-то убегают.
И лес опять вперегонки
с звездой полярною играет.
Люблю ночные поезда.
Мне нравится их чувство ритма.
В окно купе глядит луна,
она подсказывает рифмы.
Чай выпит и звенит стакан.
Мелькают тихо полустанки.
На верхней полке сна дурман
выходит, словно джин из банки.
Диптих с поездом. В житейской суете…
В житейской суете,
поймав мгновенье счастья,
неудержимо мчим
сквозь ночь и холода
через потоки звёзд,
предавшись дикой страсти.
Мелькают за окном
леса и города.
Листая жизнь свою,
как стопку фотографий,
и зная наперёд,
что можно, что нельзя,
мы держим путь туда,
где строчки эпитафий
затеряны среди
ненужного тряпья.
Но если по пути
шагает рядом кто-то
и дышит в унисон
и мысли льются в такт,
от счастья - сердце вон.
И пусть трудна дорога
и снегом занесён
таежный дикий тракт.
Ты, к ночи дописав
ещё две-три страницы
и миг передохнув,
опять стремишься в путь.
Пока спокойно спят
Великие столицы,
ты можешь шар земной
один перевернуть.
Карельский триптих. Дорожная
Не печалься, милый друг - всё пройдёт.
Набирает поезд пусть быстрый ход.
Раньше времени грустить не спеши.
Ты успеешь ещё всё совершить.
Бледно светит над дорогой луна.
На пути встает лесная стена.
Страхи только ты в душе не буди.
У тебя ведь всё ещё впереди.
Пусть тревогу и печаль смоет дождь.
Сокровенного в душе лишь не трожь.
Ты гитару свою лучше настрой
И про дружбу и любовь песню спой.
Птицей пусть она взлетит над костром.
Белым голубем отправится в дом.
Кому надо сообщит, что любовь
Не умрет, покуда есть в жилах кровь.
Карельский триптих. Карельский пейзаж
На холме в Карелии над озером
распласталась белой песней ночь.
Тёплый дождь полночной тихой прозою
гонит от костра в палатки прочь.
Вдалеке над сопкой блещут молнии.
Поднял ветер легкую волну.
Я спешу запомнить ту гармонию
прежде, чем щекой к тебе прильну.
На холме в Карелии над озером
спят в палатках добрые друзья.
Не мешают им раскаты грозные.
Тихо сочиняю песню я.
Песню про тебя и про скитания,
шумные пороги и леса.
Тишина одна внимает втайне мне,
распахнув озёрные глаза.
Карельский триптих. Обратная дорога из Карелии
Прощальный гудок паровоза.
Косой быстрый росчерк дождя.
Как в сердце вонзилась заноза,
но боль ощутишь погодя.
А поезд всё ход набирает
и скоро уж въедет он в ночь.
Да небо всё ниже свисает,
озёра проносятся прочь.
Как сон, незаметно промчались
недели в Карельской глуши.
На память на зиму остались
грибы, что успел засушить.
Остался оборванным эхом
простор для полёта мечты
и лег в душу радостным смехом,
тоску вытесняя в кусты.
Прощание с маршрутом
Олегу Митяеву
Вагон качнулся и лица поплыли
назад. Прощанье и взмах рукой.
И вместо “будем” споём мы – “были”.
Пойдут рассказы потом рекой.
А лес желтеет, не облетая,
но улетает назад - назад.
Ты смотришь в небо, и небо тает,
ползет заката с него слеза...
И лишь гитара осталась с нами,
всегда готовая рассказать
о том, как стихло заката пламя,
о том, что было - чего не взять.
Незнакомка
Открой свою мне тайну, незнакомка.
О чём грустишь ты в полутьме вагона,
пока под стук, незримый и негромкий,
назад уходят в сумерки перроны?
Быть может, ты пугаешься рассвета,
который притаился за стеною,
склонившихся деревьев, иль колёса
страшат тебя пустою болтовнею?
Твой взгляд поверх меня струится мимо,
как отблеск фонарей над верхней полкой.
И молча целый день уже сидим мы,
затерянные в стоге две иголки.
Сменяются на кипарисы ели,
выходят, как солдаты, из рассвета.
Уже цветут каштаны. Неужели
весна в разгаре? Скоро будет лето...
И к мысли я пришёл такой банальной:
мы думаем с тобой одно и тоже, -
что встреча наша не была случайной.
и на пути твоём я – не прохожий.
Доедет поезд, быстро разойдёмся
по сторонам - ну, что ж, - дорожный случай.
Друзьям расскажем, даже посмеемся,
что от судьбы такой был шанс получен,
На пороге
Я в город вернулся
родной и знакомый.
Давно я здесь не был -
три долгих сезона:
сезон пробуждений,
сезон воздержаний,
и целый сезон
исполненья желаний.
Я долго тут не был -
похоже три века.
По свету скитаясь,
искал человека,
кого потерял я
в сезон зарожденья.
А позже, что было -
одно наважденье.
С тех пор я скитался.
Я думал, что с целью.
Но внутренний мир свой
не смог сделать целым.
Века пролетали,
как мчатся секунды.
И рифмы слагались
коряво и скудно.
Я был не согласен.
Я бился - но тщетно.
Порой наполнялся
не тем, правда, чем-то.
И всё же я шёл,
не теряя надежды,
но песни слагались
иные, чем прежде.
Однажды зимою
я сбился с дороги,
почти отморозил
и душу и ноги,
Не помню, как выбрался
я к полустанку.
Запомнил лишь ложки
в гранёных стаканах.
Я утром проснулся
от солнца в окошке
и я потянулся
спросонок немножко.
За многие годы,
возможно, впервые
вскочил я с постели
в безумном порыве.
Сошел я с вагона
и чиркнула спичка.
Дымок папиросы,
гудок электрички,
И люди, и звуки,
и запахи даже -
мне всё говорило:
я был здесь однажды.
Узда Пилёж - любимое слово байдарочника.
Я тебя провожал.
Я встречал поезда.
Я б и сам убежал,
только держит узда.
Только в доме моём
всё в тоске и в пыли.
Жаль, что снова вдвоём
нам с тобой не пилить.
Не “пилите” меня -
я и так сам не свой.
Дождик гонит, звеня,
пожелтевшей листвой.
Покрывает ледком
лужи утром мороз.
И под ложечкой - ком.
А в душе - море роз.
Розовеют снега.
Прилетает апрель.
Догорает слега -
закрывается дверь.
И опять поезда
улетают в полёт.
Но всё та же узда
мне взлететь не даёт.
Весенняя ночная прогулка
Весна врывается в окно
ночною тишиной.
Не то луна, не то фонарь
свисают надо мной.
Я вышел из дому пройтись
без цели, наугад.
Брожу, бубня под нос стихи,
уж два часа подряд.
А ты сидишь себе и пьёшь
на кухне кофеек
и о моей любви тебе,
наверно, невдомёк.
С тобой мы встретимся ещё
чрез сотню лет иль две,
и я прочту тебе стихи,
а может, не тебе.
А коли будешь и не ты,
то ты, наверняка,
тогда же встретишь где-нибудь
ну, скажем, моряка.
И время вместе полетит
с весенним ветерком
и мне окно посеребрит
подлунным вечерком.
Случайный билет
Вике и Алеше
Вечер, полумрак, Москва, на дворе - капель.
Выходной, весна, тоска - март или апрель.
Касса, переход, метро, спекулянт, билет.
Что сегодня там дают: фарс или балет?
Неожиданный звонок, суета сует.
Что сегодня нам дадут: фарс или балет?
Постепенно гаснет свет, затихает скрип.
Зала взгляд в один момент к сцене вдруг прилип.
Концерт
Шелест программок,
скрип половиц,
разные люди
с минами лиц,
гомон буфета,
мерный шумок,
фарс остановит
третий звонок.
Скоро затихнет
шорох одежд,
снова возникнет
ворох надежд.
Вот занимает
пульт дирижер,
и возникает
старый мажор.
Зала дыханье
слилось в одно,
мрачные мысли
сели на дно.
Вечные звуки
будут звучать,
о сказках добрых
можно мечтать.
Но всё разрушил
шумный антракт,
каждый нарушил
личный контакт,
заколыхалось
море в фойе
и возвратилась
проза вдвойне.
Но нас спасает
новый виток -
радостно крякнет
старый знаток,
снова оркестр,
снова минор,
горько заплачет
синий простор.
Размышления в метро
Угрюмый гражданин на станции метро,
тебе я улыбнусь, обоим станет легче.
А если ты в ответ мигнешь шутливо мне,
то дальше я пойду, расправив шире плечи.
Мы все всю жизнь спешим, порою позабыв
наличие друзей и старые привычки.
Наш день - сплошной час пик, пик нашей суеты,
оборванный гудком последней электрички.
Проносятся опять потухшие глаза
полуночных окон последнего трамвая.
Ехидно смотрит ночь, пока не осознав,
что мы отчуждены, того не сознавая.
Осенний мотив
Слышится тихая музыка.
В небе - дыхание осени.
Ветер забрёл опять в волосы,
схваченные легкой проседью.
Вечер упал к ногам замертво,
дождичком, видимо, скошенный.
А я иду молча, кутаюсь
в пиджачок свой старенький, ношеный.
Может быть мне это кажется,
может быть делать мне нечего,
только смеяться мне хочется
мокрым странным хмельным вечером.
Всё, о чём я сейчас думаю,
в сорок строчек вряд ли уместится.
Фонари лишь свои головы
тянут через туман к месяцу.
Вдоль аллеи иду, брошенной
одиночеством в ночь темную.
С бодуна головой дёргаю,
отгоняю тоску томную.
Летят брызги от луж в стороны,
шуршат шины такси позднего,
спешат люди в постель теплую,
гаснут окна в домах гроздьями.
И какой-то старик тронутый
заиграл вдруг мотив осени.
Из окна, что одно светится,
дождем льется мотив простенький.
Замелькали слова строфами
под аккорды старенькой скрипочки.
И парят мысли те мокрые,
что связали надежд ниточки.
Полночь
Город вырос из тени средь ночных облаков.
Два десятка сомнений начали свой отлов.
И случайный прохожий, не успевший опять
на троллейбус последний, начинает мечтать.
Ярко вспыхнула спичка. Потянулся дымок.
Над витриной табличка. Под витриной замок.
Магазин, перекрёсток, и опять магазин.
На заборе набросок. В лужу пролит бензин.
Свадьба
… Саше О.
Племя молодое (Унывать нельзя).
Замужем подруги, женятся друзья.
И опять на свадьбу скоро мне идти,
снова убедиться в сложности пути.
Подарить подарки, угоститься всласть,
и в квартире жаркой от тоски пропасть.
Пожеланья счастья и веселый смех,
порожденный страстью первородный грех.
Гости и родные в двери семенят.
В эти выходные все - одна семья.
Тостов извороты: “Долгие года”,
Поздравлений флотом правит тамада.
Быстро пронесутся первые часы,
Всех соединяют радости мосты.
Пусть слегка я пьяный что-то буду врать,
три блатных аккорда буду, может, брать.
На балконе с кем-то буду я курить,
о проблемах вечных буду говорить.
Пусть стоит на кухне коромыслом дым,
бьется пусть посуда: “Счастья вам двоим!”
Музыка играет самый лучший вальс.
“Пригласить на танец мне позвольте вас”.
“Здрасьте, - до свиданья,” - сожжены мосты.
Пробили двенадцать на стене часы.
И большой гурьбою мы домой идём.
Ночь нас поливает снегом иль дождём.
Иногда пугаем редких москвичей.
Фонари играют пламенем свечей.
Поборов желанье на асфальт упасть,
я такси поймаю, умирая спать.
Ночные страхи
Чего ты боишься, случайный прохожий?
Похоже, страшимся с тобой одного...
Ты косо взглянул, проходя, мне на рожу,
я - камень (случайно) придвинул ногой.
О, где вы, о, где вы, открытые лица?
Где ваши улыбки, сверкание глаз?..
Как только спускается ночь на столицу,
я знаю - не встретить на улице вас.
Лужи
Лужи лежат и глядят на меня.
Я мимо них спешу.
Нити дождя обгоняют, звеня,
в лужи воткнувши иглу.
Лужи лежат у меня на пути.
Чёрт бы их всех побрал.
Солнце прошу я: “Браток, посвети,
чтоб лужи канули в пар”.
А чуть в сторонке играет малыш.
В луже блестит бензин
радугой - маленький мир среди крыш,
средь магазинных витрин.
Лужи встают на пути - коробки
смело в них он кладёт
и, начерпавши воды в башмаки,
к пристани дальней ведёт.
Кончился дождик, и сохнет асфальт.
Радуга вместо крыш.
Где-то в душе просыпается альт,
где-то играет малыш.
Лужи лежат и глядят в облака.
Я мимо них спешу.
Ярко сверкают тех луж зеркала,
только я в них не гляжу.
От... и до…
Пора, пора, пора. Зовёт в дорогу утро.
Издав прощальный скрип, задумалась кровать.
А под кроватью пыль и томик Кама-Сутры.
И хочется ещё, но некогда зевать.
Давай, давай, давай. Скрипят о снег подошвы.
Стремглав несётся он, порой сбивая с ног.
И незнакомый слог, озябший и продрогший,
в момент к усам примёрз и улететь не смог.
Вперёд, вперёд, вперёд. Сквозь непогоду к свету.
К весне, к теплу, к метро. И даже к очагу.
И снова на бегу я шлю всем вам приветы
и, может быть, тот слог для вас я сберегу.
Ода Интернету
Друзья, товарищи, собратья,
гуляки в нитях Интернета,
в паучьи(1) кто попал объятья
на всех материках планеты.
Я призываю вас к общенью,
и шлю вам всем свои приветы.
Оставьте только сообщенье
или спросите вы совета.
И кто-нибудь тогда ответит,
и кто-нибудь тогда сошлётся.(2)
С обратной стороны планеты,
быть может, кто-то улыбнётся.
А кто-то пожелает счастья,
а кто-то вашу page(3) покинет,
а кто-то новый в одночасье
в guestbook(4) свой message(5)
вдруг закинет...
Мышиная возня
Взошла звезда. В квартиры вторглась тьма.
Ушли все спать, кому вставать с рассветом.
А у тебя опять желаний тьма
и снова манят сети Интернета.
И ты встаешь. Вновь прорезает свет
от монитора угол кабинета.
И ты опять в чём был выходишь в свет
и пред тобою снова вся планета.
Ты проверяешь собственный свой дом, (9)
идёшь потом путем знакомым в гости.
и дело, в общем, собственно, не в том,
что ни о чем тебя никто не просит.
Путей - дорог тут более чем сто.
А, если честно, более чем двести.
Мышиною возней качая стол,
последние прочтёшь затем ты вести.
Антиностальгическое поздравление сквозь Интернет
Диме
Мой старый друг, не верь пустым словам.
Всё это просто глупые наветы.
Я точно так же близок снова к вам,
хоть между нами много километров.
С тобой мы оба выйдем на балкон
и сигареты мы закурим молча
напротив гаснущих полуночных окон
среди безмолвных млечнозвездных полчищ.
И выпущенный в ночь колечком дым
тотчас же облаком помчится светло-серым.
И часть души умчится вслед за ним:
твоей - на юг, моей к тебе - на север.
А дальше воротимся мы за стол.
К закускам. За твое здоровье выпьют.
Надеюсь в пожеланьях будет толк...
Подарков ты получишь сразу кипу.
А я, в бокал налив чуть-чуть вина,
присяду у экрана монитора.
И так начну: “Здорово, старина!”
И поздравленье теплое пристрою.
И ты услышишь сразу мой привет
и улыбнешься, может быть, ты после.
И сразу сотни разных “да” и “нет”
закружатся тихонько где-то возле.
Мой старый друг, не верь пустым словам
Всё это просто глупые наветы.
Я точно так же близок снова к вам,
благодаря страничкам Интернета.
Блуждание
Троллейбус прошуршал
по мокрому асфальту,
искрой закат пронзил
и скрылся за углом.
Стихали не спеша
в умытых окнах-смальтах
лучи, что отразил
стоглазый блочный дом.
А запахи весны
меня из дома гнали.
И вышел я пройтись
сквозь сумерки и двор.
Решил я прояснить
вопросы, что смущали,
а мысли разбрелись,
почуяв разговор.
Вот так я и бродил,
бессмысленно шатаясь,
от дома до угла,
я шёл - куда влекло,
огонь гася в груди,
да рифмам улыбаясь,
я снова убегал
куда-то далеко.
Темнело не спеша.
Я не спеша вернулся.
На лавочку присел
и вынул свой блокнот.
Соседке, что прошла,
я молча улыбнулся,
а в воздухе висел
аккорд из звёздных нот.
Ещё немного о пользе чая
Слово за слово цепляю -
крутится мотив.
Я сижу и сочиняю,
время позабыв.
Как далёкий отголосок
некой кутерьмы,
череда цветных полосок,
белого и тьмы.
Слово за слово ложится,
за мазком мазок,
но не вечно будет длиться
этот вечерок.
Выльет нам он ночи флягу -
что ж, пусть будет так.
Значит дольше спать не лягу -
это же пустяк.
Правильное решение
Что может высказать по данному вопросу
тупой, но образованный философ?
Он может, в общем, высказать два мненья,
имеющих конечные решенья.
Но, даже если теоретик будет умный
и знаний обладать он будет суммой,
ответ его навряд ли будет проще,
хотя ученый и не доморощен.
О чтении
Когда мне нечего сказать -
читаю я стихи.
Случается - читаю вслух
(надеюсь - не глухим).
Когда я знаю, что сказать -
читаю снова их.
Про то, как я люблю читать,
слагаю новый стих.
Книжная полка
Там, где леший бродит по дорожкам
и русалка на ветвях сидит,
подожди меня ещё немножко
на лесной извилистой дорожке
в темноте, за дубом впереди.
Золотая цепь страницы свяжет,
призрачные горны протрубят.
Там дракон стоит века на страже,
но лазейку нам с тобой укажет
кот ученый, ус свой теребя.
Алым парусом надуются закаты
и умчатся к ночи облака.
Дорогой читатель, где ты? Как ты?
Бродишь вместе с нами ты по картам,
ищешь клад в старинных сундуках.
Что прекрасней ожиданья встречи?
Мы меняем страны и века.
За окошком вьюга. Зимний вечер.
На камине догорают свечи.
Карту чертит верная рука.
Посвящение Остеру
Мы начнем повествованье
пионерам в назиданье,
но не скажем им про школу,
про уроки и уколы.
Ведь про тех, кто бестолков,
рассказал нам Михалков.
Мы же вам расскажем, братцы,
как неправильно питаться.
Надо тихо до обеда
скушать полбуханки хлеба,
но не просто в чистом виде -
маслом душу не обидеть.
Чтоб потом вам захотелось
выпить Пепси, чтоб вертелась
ложка в баночке с вареньем
(Для намазанья печенья)..
Вечер с томиком Пушкина
То - ли ветер воет,
то - ли кто-то плачет,
не печалься, детка,
будет всё иначе.
Будет всё как прежде,
будет даже лучше.
Это всё рулетка -
глупый грубый случай.
Всё изменит время.
Это только ветер,
это только дождик
хлещет в окна плетью.
Сказка возвратится
присказки чудесней.
Медленно ложатся
строчки новой песни.
Напутствие
Д. Р. Р. Толкиену.
Забудь свои тревоги
сегодня в час ночной.
Дорога от порога
сверкает под луной.
В траве поёт кузнечик,
за печкою сверчок
настроил свою скрипку -
смелее будь, дружок.
Скорее, ждёт удача
и дальние края,
покуда на востоке
не теплится заря,
покуда предрассветная
не выпала роса
и к тайнам нас зовущие
не смолкли голоса.
Тебя пугает ветер?
Но он всегда ревёт.
Эльфийский колокольчик
нас к подвигам зовёт.
Поверь, что не собьёшься
в глухих лесах с пути.
И с верой и надеждой
сквозь ночь и страх иди.
Не трусь, когда в засаду
сумеет враг завлечь.
Поверь, в руке не дрогнет
волшебный острый меч.
Он голубым сияньем
разгонит тьму вокруг.
И мы тогда плотнее
с тобой сомкнёмся в круг.
Плечом к плечу прижавшись,
сквозь тысячи преград
пройдёт к заветной цели
сплотившийся отряд.
А после, на привале,
за чаркою вина
польётся дым из трубок
и зазвенит струна.
Польётся тихо песня
про славные дела,
про огненные взоры,
высокие чела,
сокровища и тайны,
про шорох древних рун
и серебристый отблеск
давно прошедших лун.
Сказки Андерсена
Гуляют сумерки. На скалах голубых
всё стихло в ожидании покоя.
Двенадцать лебедей в коронах золотых
проносятся над кромкою прибоя.
Гуляют сумерки. Шумит девятый вал,
подтачивая каменную стену.
Вот солнце село. Луч взметнулся и упал,
в последний раз позолотил он пену.
Мерцают звёздочки. Витает сна дурман.
Выходят из расщелин сказки строем.
Уж полночь близится. Спускается туман,
и песня тихо слышится из моря.
А в старом замке засыпает юный принц
и вспоминает песенку русалки.
Лишь слышен шорох недописанных страниц
и скрип деревьев в королевском парке.
Он вспоминает всё один и тот же день,
когда, волною сброшен как снарядом,
за борт упал. Пучины вмиг сомкнулась тень,
и никого не оказалось рядом.
И никого не оказалось, чтоб помочь.
А после начались уже виденья.
Он помнил девушку средь волн, и помнил ночь,
и смутно помнил ангельское пенье.
Был во дворце потом роскошный шумный бал
по случаю чудесного спасенья.
И принц русалочку, конечно, не узнал
в немой красавице - печальной и весенней.
Потом он смог свои виденья осознать.
Но не расторгнуть ей уж злые чары:
на ноги голос согласилась променять,
чтоб день любить, а после - пеной стала.
Всё как всегда. Любовь жестока и слепа
и требует опять кровавой жертвы.
И розовеют вечерами облака,
и песенку разносит легким ветром.
И море смолкнет, новой песней прозвенит.
Двенадцать птиц вдруг в братьев превратятся.
Добро, конечно, злые козни победит -
всё в сказках хорошо должно кончаться.
Маленький Принц ... ты мне не нужен. ... я тебе не нужен. ... Но, если ты меня приручишь, мы станем нужны друг другу. Ты будешь для меня единственным в целом свете ... А. Сент-Экзюпери.
Когда мой дом наполнит грусть,
я в полумраке, словно вор,
к окошку тихо подкрадусь,
в ночной вживаясь разговор.
И мириады видя звёзд,
я вслушаюсь в их плач и смех.
Блеск добрых взглядов, полных слёз,
пробудит веру вдруг в успех.
Друзей я вспомню: тех, кто был,
и тех, кто есть, но отдалён,
кого давно я приручил,
и тех, кем сам я приручён.
Я знаю: в чёрной глубине
средь бесконечности и тьмы
есть тот, кто помнит обо мне,
есть тот, с кем в мыслях вместе мы.
Томас Глан Я попытался ... представить что-то вроде культа природы, чувствительности, точнее, сверхчувствительности души Кнут Гамсун
Вновь холодно и вновь метёт метель
над брошенным в лесной глуши чертогом.
А я иду, иду сквозь сон и хмель,
как зверь во тьму несусь я из берлоги.
Со мной ружье и верный старый пёс.
Есть женщины: у моря... и в долине.
Но ветер чувство новое принёс,
и я ушёл - и вот один я ныне.
Я - Пан, я - бог лесов, полей и рек,
я - блудный сын волшебницы-природы.
И в девственном лесу свой кончить век
мечтаю я, а срок укажут годы.
Могу я выйти из любой глуши,
но не найду я сам к себе дороги.
Переплелись течения души:
они ревут как горные отроги.
Приглашение
Я приглашаю вас в свой мир,
вчера рождённый сном.
Там иногда бывает пир
и бродит мудрый гном.
Цари там дружат с пастухом,
там плачут и поют.
Там на валун, поросший мхом,
сменяют свой уют.
Я приглашаю вас в свой мир.
Сегодня. Нет, сейчас.
Смотрите, видите трактир?
Он ждёт меня и вас.
Уже искрится пенный эль
и льется лунный свет.
Уже поднялся с кружкой эльф
и тает слово “НЕТ”.
Битва с тьмой
В темных коридорах слышатся шаги,
в мрачных подземельях прячутся враги.
Затаилось нечто в бледном свете свеч,
и зловещим блеском вспыхивает меч.
Нечто неземное возникает вдруг,
ужасы и страхи замыкают круг,
раздается душу леденящий звук,
кто-то тянет сзади сотню мокрых рук.
И под низким сводом нависает тень.
“Боже, дай мне встретить следующий день!”
Лишь заклятье древних остается мне,
меч и колдовские стрелы в колчане.
“Тени славных предков, становитесь в ряд!”
В этот час зловещий - поведу отряд.
Доблестным заслоном против полчищ тьмы
в этот миг кровавый будем только мы.
Огненные руны высекает меч,
темноту пронзает пламенная речь,
мужество и гордость наполняют грудь,
и с истошным воплем отступает жуть.
Хоровод
Когда кричит удлоконов(*)
и воет зиреблог(*),
тогда двенадцать колдунов
выходят из берлог.
И в круг сложив свои мечи,
вновь держат свой совет.
Двенадцать посохов в ночи
волшебный сеют свет.
Из года в год сто тысяч лет
в зловещий этот час
от посохов волшебный свет
сверканьем режет глаз.
Из года в год из стёртых уст
заклятий льется дождь,
и раздается пальцев хруст,
и продирает дрожь.
В тот час, когда встает луна
из плесневелых вод,
вокруг большого валуна
ведут свой хоровод
двенадцать древних колдунов
с начала наших дней.
Кричит тогда удлоконов
сквозь заросли ветвей.
Двенадцать страшных стариков
садятся и молчат,
и шпили острых колпаков
над спинами торчат,
и губы стёртые в ночи
заклятия жуют.
Но, оперевшись о мечи,
они опять встают.
(*) зиреблог и удлоконов – выдуманные сказочные животные
Фэнтази
Я шел за нею по пятам
три ночи и три дня
по самым сумрачным местам,
не разводя огня.
Из родников я воду брал
и ягоды лишь ел.
За что купил - за то продал:
кто смел был, тот и съел.
И ночь опять взяла меня
под чёрное крыло.
И тишиной опять звеня,
вновь воспарило зло.
И страх дрожащим ветерком
опять под кожу лез
и застывал, как в горле ком,
и с холодом, и без.
Но древний поборов инстинкт,
я лег на плед из мхов
и погрузился в лабиринт
приснившихся стихов.
И снова видел я её
в предутренних лучах,
но вновь видение моё
распалось в пух и прах.
Ночь бродячих огней
Я опять посетил
мир больших фонарей
в день рожденья светил,
в ночь бродячих огней.
Я, наверно, забыл,
что очаг и уют
я давно уж пропил
и меня тут не ждут.
Я забыл, что сто лет,
как ушел я в леса
наблюдать, как в рассвет
переходит роса,
как стекает дурман
в чаши древних озёр,
вытесняя туман,
застилающий взор.
И тревожно маня,
становясь всё сильней,
охраняла меня
ночь бродячих огней.
А когда в звёздный час
выпадал млечный дождь,
я мечтал, и не раз,
утолить свою дрожь.
И при свете костра
среди чёрных теней
колыхалась, искря,
ночь бродячих огней.
Словно бешеный зверь
среди сотен берлог,
я искал твою дверь,
но найти я не мог.
Я метался в тоске
среди брошенных дней
и стучалась в висках
ночь бродячих огней.
Эрганет
Когда приходит Эрганет,
встает из-за камней
магический узор планет
тенями древних дней.
И непрерывно клонит в сон
спустившийся туман,
но чей-то отдаленный стон
вновь выдает обман.
Когда приходит Эрганет
и хочется так спать,
прошедших лун тревожный свет
безумствует опять.
И копошатся в глубине
доверчивой души
миры, пришедшие извне
из призрачной глуши.
Возвращение. Галактическая баллада
... Киру Булычёву
Мы стали взрослее на тысячу лет,
нам звёзды открыли свой призрачный свет.
Нам сотни галактик махали рукой,
И мы позабыли дорогу домой.
И мы открывали иные миры,
порою не зная, что были там мы.
А где-то крутилась, легенды храня,
синея морями, старушка-Земля.
И как и когда-то на млечном пути
нам звёздная полночь сказала: “Лети!”
И вдаль устремились ракет поезда -
нас снова манила надежды звезда.
Узоры чертя в галактической тьме,
не зная конкретно: когда, что и где,
дары и награды незримо суля,
манила к себе нас старушка-Земля.
И долго была в мониторах лишь ночь.
Решил капитан поворачивать прочь.
И в это мгновенье меж мной и тобой
заполнил экраны рассвет голубой.
Песня морского путешественника
Вставай скорей, приятель,
за мысом ждёт корвет.
Бродяга и мечтатель,
зовёт уже рассвет.
Натянуты канаты,
Готовы мачты петь,
а паруса и ванты
пытаются взлететь.
Рассвет ничком свалился
в траву, пронзив туман.
Под солнцем заискрился
мираж далёких стран.
Настал момент прощанья.
Сомнений больше нет,
но всё звучит в сознаньи
привычное: “Привет!”
Привет, морские дали
и новые края.
По картам, что нам дали,
пройдём, перекроя.
Прорежем воды сетью
невидимых борозд,
где с неба гроздья светят
нам незнакомых звёзд.
А там, за тишиною,
припряталась гроза.
Страх, брошенный волною,
взглянёт в твои глаза.
Со дна вопрос поднимет:
“Придём ли мы домой?”
И души опрокинет
в пучину за кормой.
Но ты не смей пугаться,
не смей бросать штурвал.
Ведь стоит попытаться
пробить девятый вал
И, рассекая тучи
концами гордых мачт,
сыграть как самый лучший
неравный этот матч.
Песня старого пирата
Когда-то, когда я был бравым пиратом
и вспарывал днища пузатым корветам,
когда умывался лишь ромом и златом,
когда не внимал я никчемным советам,
тогда я был счастлив, спокоен и весел,
беспечен, доволен самим я собою,
в глазах экипажа я в золоте весил
и часто в орлянку играл я с судьбою.
А волны вставали
и справа, и слева,
но я разрубал их
как сумки с деньгами.
А ветры нас гнали
как падшую деву,
и флаги на мачтах
чернели над нами.
Теперь я - обычный владелец трактира
и пьяным матросам я эль подливаю.
Нужду отправляю в уютном сортире
и прошлое вместе с тоской пропиваю.
Матрос иль цыган, сухопутная крыса ль -
никто не посмеет подать мне совета.
И ночью, и днём одичавшие мысли
стремглав убегают с гнилого корвета.
А волны бушуют
внизу под скалою,
и чайки опять
надо мною хохочут.
А где-то фехтуют
за чёрною мглою.
И кто-то отдать
кошелёк свой не хочет.
Продам нажитое, построю я шхуну,
команду найму из лихого отродья,
и рома глотну, и сквозь зубы я сплюну,
и в море умчусь я, сорвавши поводья.
И пусть мою шхуну тогда же потопят,
но в том абордаже расправлю я плечи.
Хоть я не поклонник романов-утопий,
но верю, что будет прекрасным тот вечер.
Ночная Вахта
Навеяно песнями А. Городницкого
Волна ударилась о борт,
швырнула мне в лицо
три дюжины холодных брызг
солёною пыльцой.
И ветер крикнул: “Чёрт возьми!
Опять ты медлишь, брат!”
И звёзды в небе вдруг зажглись
мне вместо старых карт.
Я отыскал средь них одну,
что мне укажет путь.
А ветер в спину все кричал:
“Забудь, забудь. Забудь...”
Зачем и что? И почему?
И есть ли в том резон?
Вокруг меня - сплошная ночь,
а дальше - горизонт.
Всегда в пути. Всегда один.
Всегда я жгу мосты.
Всегда потом наполнен трюм,
а я иду пустым.
Всегда я слушаю один
лишь ветер за кормой.
И никогда он не кричит:
“Домой, домой, домой!”
Корабль мчится прямо в ночь.
Я слышу ветра стон.
“Задуть, задуть, задуть, задуть!” -
Кричит мне в спину он.
И улыбаюсь я тогда
как раньше... много лет.
А на востоке, как всегда,
горит костром рассвет.
О моём внутреннем мире 1/2 +1/3+ 1/6 = 1
Я мир свой поделил на пять частей
и сразу дружбе отдал половину.
Включил в нее десятка два страстей
и чувства запустил туда лавину.
Рассказам и стихам я отдал треть:
прочитанным и созданным в дороге,
добавив то, на что люблю смотреть:
Моря и горы, реки и пороги.
Ржавчина
Словно парус занавеска
трепыхается от ветра.
Только вот на занавесках
далеко не улетишь.
Ты сидишь: глаза без блеска,
в полосатых теплых гетрах,
в сорока квадратных метрах,
тих и скучен словно мышь.
За оконной рамой в небе
звезды ссыпаны узором.
А тебе опять не спится,
что ж, приятель, поделом!
Если думать лишь о хлебе
и зевать с потухшим взором,
остается или спиться,
или слечь в металлолом.
Где же выход? Что же делать?
Где найти мне столько смазки?
Как мне с ржавчиной бороться?
Как противно не скрипеть?
Кто-то скажет: “Утром бегать,
строить дамам хитро глазки,
биться с тем, что не дается,
перед сном немножко петь.”
Настроение
Мне немного взгрустнулось -
наяву и во сне.
Что-то, видно, замкнулось:
дело, видно, к весне.
Дело, видно, в апреле,
в талом снеге вокруг.
Я чему-то не верю
и, похоже, - не вдруг.
Диптих с холодным ветром. О теплоте
Когда поверишь снам, что ты согрел,
то самому становится теплее...
Обидно, что костёр мой догорел
и ветер злой золу давно развеял.
Погасли краски. Ночь хранит секрет.
Рябины куст не гаснет понапрасну.
Луна сама рисует свой портрет.
В нём свет прошедших дней сверкает ясно.
Прости меня, коль было что не так,
коль недодал, надеюсь, что не отнял.
Прости меня за то, что был чудак,
что до конца я снов своих не понял.
Диптих с холодным ветром. Это-точно Павлины, говоришь... Павлины... Это - точно... (Красноармеец Ф. Сухов. “Белое солнце пустыни”)
Я так хочу согреть весь белый свет,
но знаю, что на весь меня не хватит.
Я говорю, задумавшись: “Привет...”
Мне больно тебя видеть в теплом платье.
А ты в ответ: “Да, в платье. Ну и что?
Сегодня дует северо-восточный...”
И вторит благоверный твой в пальто
как в фильме знаменитом: “Это - точно.”
Я сознаю, что вид мой в пиджаке
в любых глазах способен вызвать ужас.
Я улыбнусь, кивну, скажу: “Okay!”
И невзначай вступлю кроссовкой в лужу.
Доброжелательность
Есть люди, которых люблю я давно.
Есть люди, которых - недавно.
Есть те, для которых я просто гавно.
Есть те, для которых - подавно.
Нас учат добру, говорят: “Не суди”,
Что значит - не делай сравненья.
Обидно, когда тебе скажут: “Иди”,
Сославшись на дядино мненье.
Согласен. Так проще и крепче так сон,
и к чёрту душевные муки,
и сам ты спокоен себе в унисон,
и вымыты тщательно руки...
Всё возможно
Если что-то не так,
значит, надо кому-то ответить.
Можно рожу набить,
можно тихо, но четко послать.
Если что-то не так,
можно новое “что-то” наметить.
Можно тихо запить
или просто отправиться спать.
Когда твой друг становится отцом
Когда твой друг становится отцом,
Не спрашивай его: “А что с лицом?”
Когда-нибудь, быть может, станешь сам.
Тогда поймешь всю цену словесам.
Когда твой друг становится отцом,
ты можешь стать последним подлецом
в том случае, коль спросишь даже раз:
“Ну что? Распишем пульку? В преферанс...”
Когда твой друг становится отцом,
забудешь ты про музыку с винцом.
Узнаешь ты, где в кухне свет и газ,
и за куренье там получишь в глаз.
Когда твой друг становится отцом,
ты поддержи его заботливым словцом
и не мечтай увидеть сытый стол,
а то опять поможешь вымыть пол.
Когда твой друг становится отцом,
учти, имеешь дело ты с птенцом.
Порхает он везде без задних ног
и заплетается его невнятный слог.
Банальный этюд
Тот отпечаток, что оставляет в нас плотский страх,
в картинах прячет своих художник, поэт - в стихах.
И то, что тайно тревожит сердце, выходит в свет
частично через творенья наши сквозь призму лет.
Немного о зрительной памяти
Лица тех, кого встречал ты раньше,
ночью молча выстроились в ряд.
И опять терзает, память раня,
незнакомо-близкий странный взгляд.
Города и страны канут в лету
в веренице расставаний – встреч...
В чёрном небе крутятся планеты.
Век бы не снимал я руки с плеч.
Утро, в подсознание проникнув,
день погонит снова наугад.
Может где-то посреди возникнет
беспредельно-близкий чей-то взгляд.
Отражениев окне
Мне опять улыбнулось
отраженье в окне.
Что-то вдруг всколыхнулось -
то, что было на дне.
Тишину чёрной ночи
Разогрев как угли,
двадцать пять новых строчек
на бумагу легли.
И как будто дохнуло
приближеньем весны,
и окно распахнулось,
чтоб надежду впустить.
И вздохнув полной грудью,
сдунув чёлку со лба,
затаилась средь буден
в ожиданьи судьба.
Сонет удивлению
Давайте жить в любви. Давайте восклицать.
Давайте обновим свои черты лица.
Давайте привнесём в них радость и добро,
над глазом нанесём приподнятую бровь.
Давайте делать жизнь прекрасней с каждым днём,
смеяться, и дружить, и чувствовать подъём.
Подъём душевных сил, опять - подъём бровей,
уметь произносить друг другу слово - “Верь”.
Давайте понимать и удивляться вновь.
Давайте принимать и отдавать любовь.
Давайте просто быть и просто быть людьми.
Поверь, противно жить, когда ты нелюдим.
Пасмурный день
Я лежал под рассветом -
непонятный и глупый,
до противного трезвый
и спокойный, как слон.
А гонимые ветром
плыли в небе тулупы
облаков, плыли резво,
забегая за склон.
Я лежал под рассветом -
самозванно открытый,
однозначно прозрачный
и дождям, и умам.
Уходящее лето
было дымкой покрыто,
и немного невзрачно
копошился туман.
Ветра и облака Стану озером. Буду лежать и отражать облака. Ю. Визбор
Облака, отражаясь во мне,
проплывают по срочным делам.
Я лежу на зелёном холме
и лицо подставляю ветрам.
Запах моря и бронзовых скал,
запах рыбы и северных звёзд
мне на облаке сером прислал
седовласый скиталец Норд-ост.
А чуть позже ко мне подбежал
озорной и весёлый Зюйд-вест.
Он на облаке белом прислал
запах сена и пенье невест.
Облака, повинуясь ветрам,
разбежались по свету опять:
по морям, по степям, по горам -
им всего всё равно не объять.
Невыпущенное
Мне снилась музыка опять,
а я не знаю нот.
Пружины жалобно скрипят.
Беспомощен блокнот.
И я, вздохнул слегка во сне,
но снова упустил.
Растаяла она в весне
мне не сказав: “Прости.”
Мне снилась музыка опять
еще прекрасней той,
но не на кого мне пенять,
что вновь я встал пустой.
Она ушла под скрип колёс
с октябрьским дождём.
Хотя рассвет не всё унёс.
Я в этом убеждён
Мечты-мигранты или “ударник пятилетки”
Я не знаю, куда
зимовать улетают мечты.
Может, просто на юг,
может, дальше... к Килиманджаро.
За окном, у пруда,
пожелтели трава и кусты.
В ожидании вьюг
загораются в небе пожары.
Я не знаю, к кому
возвращаются новые... в срок.
Где настигнут меня?..
Поезд соло выводит устало.
Если что-то пойму,
то отмечу гармонией строк,
рифмой новой звеня
в суматохе ночного вокзала.
Улетают грачи,
журавли, соловьи и слова.
Прилетают опять
снегири и морозные ночи.
Лишь тихонько стучит,
опадая, об окна листва,
и уносится вспять
вместе с нею взбесившийся почерк.
Мечта
Когда по улице ты шла
вечернею порой,
земля снимала свой бушлат,
промерзший и сырой.
Потупила печальный лик
всходящая луна,
и песней новой под кадык
нахлынула волна.
Когда по улице шла ты,
неся свой гордый стан,
тянули головы цветы
к встревоженным устам,
и разносился аромат
дурманящих духов,
непостижимый для ума
и спящих петухов.
По улице ты шла тогда.
Катил девятый вал.
Вставала первая звезда.
Тихонько кто-то звал.
Я в мыслях раздевал тебя,
чертя твой силуэт.
И занавеску теребя,
страдал во мне поэт.
Полуночное сукно
Как только месяц постучит в мое окно,
и полночь вышьет звездами сукно,
я быстро докурю и лягу спать,
чтоб попусту мечты не воскрешать.
Кому они бесплодные нужны?
И что с того, что в них слова нежны?
На сотню слов - две сотни лет. Один ответ.
Средь звезд навечно спрятался рассвет.
Не пробуй забиваться под матрас,
тебе не спрятаться от этих зорких глаз.
Хоть под кроватью можешь ты лежать,
ты знаешь, что тебе не убежать.
Не убежать - вот в этом весь вопрос...
И лоб к стеклу холодному прирос.
И пепел будет падать на ковер.
И звезды заведут свой разговор.
И этот вечный, легкий перезвон
погонит из пустой квартиры вон.
И по надежды шаткому мостку
мечты сорвутся словно по свистку.
На концерте
Ты помнишь этот взгляд?
Как он тогда менялся...
Как наполнял салон
прозрачной глубиной.
Как с музыкою в лад
огонь в нём разгорался.
Откуда этот звон?
Творится что со мной?
Встреча Это стихотворение-игра - перевертыш. Сперва прочтите стихотворение, как оно написано. Затем переставьте последнее слово в каждой строке в начало этой строки и прочтите опять. А потом прочтите его ещё раз совсем без этого последнего слова.
Колышет занавески ветер.
Играет с нами в прятки вечер.
Рождает много версий фраза.
Содержит миг лишь краткий правду.
Момент настанет встречи скоро.
Займется звёздным звоном небо.
Возьму тебя за плечи молча.
Вопрос возникнет: - “Кто мы?” - снова.
Девчонка на балконе
... Тане Блиновой
На балконе девчонка
на гитаре играла.
На балконе девчонка
о дороге мечтала.
Пела песню девчонка
о любви и скитаньях.
Голос чистый и звонкий
пел о вечных желаньях.
О желании счастья,
и любви, и удачи.
О желании быть частью,
но никак не в придачу.
И гитара звучала
над уснувшей рекою...
Кораблю у причала
помахал я рукою.
О проплывающем по реке, и о двух, стоящих на берегах, один из которых не прочь поплавать “Стой, кто плывет, не притворяйтесь рыбой. Здесь даже рыбе плыть запрещено.” (из популярной в конце 80-х песни) Валерий Шаповалов.
Зачем течёт река?
Откуда и куда?
И кто сквозь перекат
плывет сюда? - Чудак.
Заметьте, как рука
впивается в весло.
Минуло дурака...
Кому-то повезло.
Наверное, не вам.
И, видимо, не мне.
Когда найдём слова,
уже начнет темнеть.
По разным берегам
мы тащимся пешком.
И напускной наш шарм
уже пропах душком.
Вы можете сказать:
“Подумаешь – пловец.
Гребёт... Ядрена мать,
у рек ведь есть конец.
Так стоит прозябать
оттуда и туда?
Ну, как их разобрать,
какие-то суда.
Другое дело мы.
Мы шествуем пешком.
На волны от кормы
мы смотрим со смешком.
Куда укажет мысль -
мы можем сделать шаг.
Нас хлебом не корми...”
А я - пловцам не враг.
Пускай туда-сюда.
Пускай промокший зад.
Но водная среда
нежнее, чем кирза...
* * *
Серпастая серьга
надкусанной луны
глядит на берега
под шорохи волны.
Болотные сапоги
Зачем тебе мечта?
Куда ты с ней идёшь?
Ты правила читал?
Ты громко тут поёшь!
Ты рушишь наш покой!
Ты против большинства!
Откуда ты такой -
поклонник волшебства?
Не знал я, что живут
на свете чудаки,
которые не чтут
течения реки,
которые поют
там, где привыкли спать,
которых часто бьют...
Они - своё опять.
Ты что, один из них?
А ну, иди сюда!
Прочти мне это... стих!
Голодный? Не беда...
Тебя я угощу
коврижкой и вином.
Я тоже ведь ищу...
То самое “оно”.
Скажи мне, каково
бродить среди лугов,
как выглядит ковёр
вновь выпавших снегов.
Признайся, в чём секрет
твоих гитарных струн.
Пропой мне свой куплет
для тех, кто сердцем юн.
Вечный след
Я жил, как жил. Я был самим собой.
И пел, как пел. И пил единым залпом.
Бывал я мил, заигрывал с судьбой,
слегка бледнел, рискуя глупым скальпом.
Я плыл сквозь шторм и с бурей я играл,
настроив лад под сердца пиццикато.
“Ну, рыбий корм!” - мне пел девятый вал,
а райский сад манил, как и когда-то.
Я видел бури, битвы, города,
я видел пораженья и победы.
Но дружба и любовь за мной всегда
тянулись тонким чуть заметным следом.
Всё кануло, развеялось всё в прах,
всё уничтожено простым июльским градом.
Остались поцелуи на губах
и плечи тех, кто был и будет рядом.
Встает заря неведомого дня,
и снова манит новая дорога.
Ты не сердись, что я тебе не внял.
Ты не сердись и не гляди так строго.
Счастье и грусть
Где-то прячется счастье,
где-то - легкая грусть.
За окошком - ненастье.
Сердце бьется: “Не трусь”.
И пугает не ветер,
и не дождь, и не снег:
в третье тысячелетье
убегающий век.
Где ты прячешься, счастье?
Где ты ждешь меня, грусть?
Продолжает ненастье
подгонять меня в путь.
И дорога от двери
убегает во тьму,
если я вдруг поверю
неизвестно кому.
И на звёзды взирая,
свой вопрос углубя,
я тебя собираю,
разбирая себя.
Радость поиска в этом.
Беспокоит ответ.
Надоели советы.
Да и времени нет.
О розовых очках
Бывает нам то радостно, то грустно.
Порой вокруг не хочется глядеть.
И для того чтоб скрасить наши чувства,
спешим очки на нос себе одеть.
А я хочу естественного цвета.
Пусть не всегда и радует он глаз.
И потому я странствую по свету
и не боюсь ронять банальных фраз.
Всё будет хорошо
Мне некогда грустить.
Мне некогда ворчать.
Пытаюсь я вместить.
Пытаюсь я мечтать.
Мечты уже в пути.
Мечты велят искать.
Придётся мне идти,
но мне не привыкать.
И вот он - поворот.
Стучит в висок вопрос.
В душе - водоворот
и дым от папирос.
Осталось сделать шаг.
Мне слышен некий звук:
не то биенье шпаг,
не то призывный стук.
Удача
Как хорошо, когда тепло,
светло и рядом друг.
И знаешь ты, что будет так
и не исчезнет вдруг.
С женою хорошо сидеть
у жаркого огня.
О подвигах ей песни петь,
гитарою звеня.
Совсем не так всё может быть:
кругом мороз и мрак.
И ты один в краю чужом,
и бродит рядом враг.
Один неверный только шаг,
один неверный ход, -
и не споёшь ты у огня
про этот свой поход.
Бывает всякое, друзья,
да, всяко может быть
Давайте выпьем мы за тех,
кому сегодня плыть.
Давайте пожелаем им
удачи и любви,
чтоб возвратились ровно в срок
домой их корабли.
Лирическая
Зажигаются звёзды и млечным путем
от меня убегают шепча.
Зажигаются звёзды над сонной тайгой,
так касается полночь плеча.
Вот костёр прогорел, чай весь выпит давно,
и уже больше нечего петь.
Вот прижавшись к палатке небритой щекой,
я пытаюсь к тебе улететь.
Баллада о песке
Сегодня я в пути опять, - который день.
Который раз вокруг меня обходит тень.
Который встретил я восход, меся песок,
и чувствовал, как в такт шагам стучит висок.
И надо мною чехардой то снег, то дождь.
Но не от снега и дождя по коже дрожь.
Далёк мой дом и за спиною много дней.
А путь один, и цель одна - стремиться к ней.
Но где она и кто она, - не знаю сам.
И я ищу её опять, теперь в лесах.
Пески остались позади, вдали моря.
Роняет осень вслед листы календаря.
К весне я море переплыл и стал у скал.
Я так устал, но не нашел, чего искал.
И вот я лезу на хребет, вперёд, за ней.
А ветер воет и зовёт с родных полей.
Диптих о клише. Мокрый "happy end"
Давай закурим, грустно на душе.
Налей вина, зальём печаль мы красным.
Красивый миг не может быть напрасным,
останется он тенью на клише.
Всё кончено. Последнее прости.
И масла дождь в огонь подлил по стёклам.
Разложены картины по котомкам.
Нас ожидают разные пути.
Возможность дай, прошу, напиться всласть,
запечатлеть, что больше не увижу.
Я боль воспоминаний ненавижу...
Но и её пытаюсь я украсть.
Там было всё наивно и всерьёз
среди бескрайних северных просторов,
среди озер лесных, вода в которых
прозрачна, словно капли наших грёз.
Скажи, зачем берём мы этот груз?
Нам было так легко в плену порогов
окутываться пеною восторгов
и слушать вместе белой ночи блюз.
А дождь стучит по крышам поездов,
стоящих по краям одной платформы.
И человек в промокшей униформе
взмахнул флажком в дуэте двух гудков.
И всё вокруг смешалось в этот миг.
И поезда умчали наши вещи,
а дождь сильнее всё по лицам хлещет
и заглушить не может счастья вскрик.
Диптих о клише. Без слов ... Красивый миг не может быть напрасным, Останется он тенью на клише.
Всё, что можно было выпить, -
выпито давно.
За окном ночное небо.
В комнате - темно.
Тишина в ушах играет
музыкой любви.
Я всегда с тобою буду -
только позови.
Рассвет “ ... Пора в дорогу, старина, подъем пропет.” Владимир Ланцберг
Ты всё время другая,
но всё время одна.
Наполняю до края,
выпиваю до дна.
Сколько было вопросов.
Скоро ль будет ответ?
Как обычно всё просто.
Бьет прибой в парапет.
И с луною играя,
приливная волна
наполняет до края,
отдаваясь сполна.
Предложение дружбы
кто-то напрочь отверг.
То что было не нужно,
не случилось в четверг.
Ремарки к действиям пьесы
Звучит тихая нежная музыка.
В комнате стол, на нём в беспорядке бумаги.
Откуда-то слышен лай соседского тузика.
За окнами солнечный день, всё украшено флагами.
Около года спустя в той же квартире.
Вечер на кухне и двое напротив друг друга.
Только шуршит вода в неисправном сортире.
За окном ночь вокруг освещенного ярко круга.
Утро другого дня и рюкзак у двери.
Слышны голоса двух людей сквозь стену из спальни.
Один звучит твердо и нежно, другой - с недоверьем.
Пробили в гостиной часы шесть раз, печально.
Прощание у камина
Я разорву напополам
ту боль, что мучает тебя,
и завладею тобой... сам,
и обогрею у огня.
Я подарю тебе мечты,
их блеск в камине, сучьев треск...
Я подарю, но только ты
не осуши мой алчный всплеск.
За 45 дней до… по примете зима приходит через 40/45дней после выпадения первого снега
Это было вчера.
Это было со мной.
Это было во сне.
А всю ночь напролёт,
в белом вальсе кружа,
шёл и шёл первый снег.
Он принёс чистоту.
Он принёс пустоту
И намёк на обман.
Словно все за окном,
словно все за одно
посходили с ума.
Я проснулся другим.
Я проснулся нагим.
Я был виден насквозь.
В свете нового дня
обняла ты меня,
чтоб воткнуть в сердце гвоздь.
Ты сказала: “Прощай”.
Я и раньше прощал.
Сам порой уходил.
Почему же сейчас
каждый миг, словно час,
и в висках так гудит?
Тает снег, вьётся пар.
Под окном - старый парк.
До зимы далеко.
Будет слякоть и грязь.
Будут множество фраз
биться с ветром в стекло.
Сон бродяги-геолога
Я ввалюсь к тебе в дом, как на голову снег,
весь пропахший рекою, костром и дорогой.
Остановим на время мы времени бег,
я порядком устал беспокоить пороги.
И в прокуренной кухне один полумрак
будет нашей беседы невольный свидетель.
Да звезда лишь осветит под окнами парк,
где гуляет в ночи лишь одна добродетель.
Будет тихая ночь на пороге зимы
нам играть тот мотив, что забыть невозможно.
За стеною сопеть будет дочка, и мы
будем тихо болтать в полутьме, осторожно.
Ты, родная, бродягу лесного прости,
этот сон мне в далёких краях часто снится.
Должен я на рассвете за солнцем брести,
чтобы снова зимою к тебе возвратиться.
Колчедан
Ю. Кукину и М. Ульянову
Ты оставь всё, как есть:
не чини, не ломай.
Не идёт тебе спесь.
Будь собою сама.
Я, конечно, не прав,
что брожу далеко.
Лучше чёлку поправь,
как обычно, легко.
Если можешь – прости.
А не можешь - прощай.
Я немножко простыл.
Дай, пожалуйста, чай.
Я допью и уйду,
если скажешь мне: “Нет”.
В общем, этого жду
я уже много лет.
Приходя каждый раз,
жду закрытую дверь.
Я с сапог сыплю грязь
и давлюсь своим: “Верь...”
Повторяю: “Люблю,”
Плащ бросаю на стол.
Всё о долге мелю,
всё стою словно столб.
На едином дыхании
… Тане Блиновой
Вернусь я к тебе после долгой разлуки.
Сожму так до боли знакомые руки.
Прижмусь я к тебе, обнимая за плечи.
Наполнит до края сегодня нас вечер.
Дыханье к дыханью - так полночь настанет.
Луна над домами уснувшими встанет.
Но я не устану тобой любоваться.
Ты спросишь тревожно, смогу ль я остаться.
А я улыбнусь и скажу: - “Не волнуйся.
Родная, поверь, насовсем я вернулся.
Теперь я с тобою, и к чёрту разлуки...”
И я поцелую любимые руки.
И я поцелую любимые глазки
Мы вместе с тобою отправимся в сказку.
Одну на двоих. Нам с тобою приснится
залитая лунным сияньем столица.
Уходя, гасите свет
Мороз висит на проводах,
а так - всё то же.
Мороз в душе, мороз в глазах,
мороз на коже.
И просыпаюсь я опять
один в постели.
И музу нужно мне черпать
под вой метели.
А я хочу опять на юг,
где солнце светит.
Где снега нет и нету вьюг,
где теплый ветер...
Но и на юге одному
не слишком сладко:
ни в санатории в Крыму,
ни с псом в палатке.
Ночная беседа
Ю.И. Визбору
Алло... Кто говорит?.. Вы не туда попали.
Да... Вроде это я... Да был... Уже давно.
Нет, не слыхал... Нет, ничего не знаю.
Конечно, будем... Как?.. Не всё ль теперь равно.
А ночь легла во мглу,
и тонут в ней трамваи.
Звоночек на углу -
ты только не зевай.
Кто песню сочинит,
а кто-то прозевает,
а кто-то пробежит
сквозь страх домой стремглав.
Да что вы, ерунда, причем тут наши планы.
Когда последний рейс? Успеем сотню раз.
Ну, ладно... я пойду, а то с утра не встану.
Не надо лишних слов, не надо глупых фраз.
Шуршит магнитофон,
до боли старой пленкой
и сходит на перрон
с тобою и со мной
с гитарой за спиной,
и с песней новой звонкой
тот, с кем мы всё начнём,
той давнею весной.
Так, в среду? В три часа? На нашем старом месте?..
Ребятам позвоню... До скорого. Пока...
Спасибо, что сказал... Теперь решим совместно,
хотя слова - вода. Надёжна лишь - рука.
Воспоминание о студенческих годах после просмотра фильма “Триумфальная арка”
... Диме Зубареву
Падает мокрый снег.
Подымается пар от луж вверх.
Что за странная штука жизнь...
Постоянно слышу твой смех.
Триумфальная арка, Париж.
Ни зги не видать - туман.
Холодает, слегка дрожишь.
А в тумане таится обман.
Звуки вязнут в белёсой мгле.
Застревают, как в вате пыль.
Лишь клаксоны сигналят всё злей.
И смешалось все: сказка и быль.
Падает мокрый снег.
Подымается пар от луж вверх.
На распутьи весь век стоишь
и не знаешь, свершишь ли грех.
Словно нету иных забот,
парижане - народ такой:
кальвадоса бокал: “Салют!”
по дороге с работы домой.
И опять из бистро во мрак,
где витают обрывки снов...
Пессимисту приснится - страх.
Оптимисту - роза ветров.
* * *
Сквозь окно вытекает дым
от твоих и моих сигарет.
Как туман исчезает с теплом,
растворяется весь этот бред.
Поздний вечер. Москва. Входит ночь.
Догорает последний “Казбек”.
Стайка звёзд из окна смылась прочь.
В девяностые... движется век.
Над Москвой пролетел летний дождь.
Дым окутал корабль на стене,
переполнен окурками “Ёж”,
а слова, почему-то, ясней.
Любовь по вторникам
Я зайду к тебе во вторник.
Поломаю табуретку.
Опрокину пару чашек
и тихонечко зевну.
Под окном промчится дворник.
Кошка слопает котлетку.
Сядет тихо стайка пташек
на ближайшую сосну.
Я зайду к тебе во вторник.
Ты меня радушно встретишь.
Обольёшь меня улыбкой
и водой из котелка.
Под окном промчится дворник.
Ты в руках топор повертишь.
Угостишь меня бутылкой
из прозрачного стекла.
Я зайду к тебе во вторник
потрепаться о насущном:
о событиях в ЮАРе
иль другой какой стране.
Под окном промчится дворник.
Я прикрою свою сущность.
И не в пьяном, не в угаре
не полезу по стене.
Идеал
Мне очень хочется найти
свой идеал,
чтоб озарял он
теплом и светом
наш ареал.
И уходя из дома снова
в далёкий путь,
я б уносил тайком с собою
самую суть.
И в путешествиях,
как прежде,
я б видел смысл.
И (всё возможно)
я повстречал бы
в дороге мысль.
И, значит,
у костра ночами
не зря бы бдел:
я б занимался тогда
решеньем
различных дел.
Устав под утро,
писал бы песни
на радость всем....
Нечто туманное
Я был не я,
а ты была не ты.
Самим собою был
лишь некто - пьяный.
Стояли в ряд
на тумбочках цветы.
Дым сигаретный плыл
средь них туманом.
Молоко за вредность ...Это бяка- закаляка кусачая Я её боюсь К. И. Чуковский
Вспоминая дедушку Корнея,
пред тобою я не оробею.
Мне не надо свыше видеть знака:
всё до боли ясно... Забияка.
Мною водки на сегодня столько съедено,
чтобы закрыть глаза на факт, что ты есть вредина.
Что же делать, если, право, очень хочется.
Не забыть бы, правда, после своё отчество...
Твоего лица опять смотрю картинку я.
Ты-то, в общем, девка не противная.
Ну, а то, что забияка - малость вредная...
Молоко же неспроста дают к обеду мне.
Как певала Алла в годы лучшие,
если долго... может, что-то и получится.
Может быть умелым воспитанием
превращу тебя в прелестное создание.
Колыбельная песня о счастье
Я вышел на крыльцо.
Луна в ночи сверкала.
Я выдумал тебя,
но ты - не исчезала.
Я быстро докурил,
и принял я ноль восемь.
А где-то за углом
пилила август осень.
И быстро захмелев,
я принялся сначала
в уме перебирать
вселенские начала.
А ты, как никогда,
за мной с луны следила.
И сдерживать свой пыл
я был уже не в силах.
Поднявшись на балкон,
вполголоса запел я.
Нельзя тревожить сон...
Но что же было делать.
Рвалась моя душа
наружу и на части.
И, глядя на луну,
высматривал я счастье.
Что нам нужно?
Человеку хочется,
чтоб его читали.
Человеку хочется,
чтоб ему писали.
Человеку хочется,
чтоб его хвалили.
Человеку нравится,
чтоб его любили.
Это только кажется,
будто всё так сложно.
Это только кажется,
будто невозможно.
Это только кажется,
будто всё продажно
Главное – отважиться:
это - очень важно.
А когда решился -
дальше будет проще.
Ночью завершится
вечер в тихой роще.
Мысль течёт по строчкам:
и от фразы к фразе
после каждой точки
радостнее глазу.
Радостнее сердцу -
веселее бьётся.
Ты откроешь дверцу
(ключ теперь найдётся)
и шагнешь навстречу
ты из зазеркалья,
и нырнешь сквозь вечер
в мир, что так искал я.
Многоголосье чувств
Голоса приходят по ночам,
возникают будто ниоткуда.
Промелькнёт свет фар по кирпичам.
Зазвенит трамваю вслед посуда.
Голоса приходят под дождём
и стучат опять они по стёклам.
Мы до трех ударов подождём.
На четвертый - распахнём мы окна.
Голоса приходят каждый день
иль, вернее, будят каждый вечер.
На стене танцует чья-то тень.
Чьи-то руки обнимают плечи.
Голоса приходят за тобой
в тот момент, когда смежаем веки,
и зовут призывною трубой
за собой в любви страну навеки.
Ночное рукопожатие
... Тане Блиновой
Тебе нужна моя рука?..
Что ж, подойди к окну.
Взгляни в ночные облака,
на полную луну.
К стеклу ладошку приложи
холодному, как лёд.
Но ты не бойся, не тужи,
забудь, что дождик льёт.
Часы пробьют двенадцать раз.
Погаснет в окнах свет.
Открой свое... В обрывках фраз
услышишь ты: “Привет!...”
И в тот же миг твоя рука
согреется сама.
И разбегутся облака...
Засеребрится тьма.
Из мокрых луж сверкнёт луна
и станет вмиг светло.
И ты ощутишь от окна,
от рук моих - тепло.
Я, точно так же, как и ты,
у своего стою
и в лужах вижу я цветы
и молча я курю.
Разговор
... Оле Шишкиной
- Послушай!
Я знаю, за морем,
немного за горизонтом,
есть остров…
- Я знаю. Возможно,
туда улетают птицы
и на ночь садится солнце…
- Послушай, ты только послушай!
Бывает такое на свете:
там небо всегда голубое
и дует попутный ветер.
Там утро свежо и прохладно,
и нежен, и тёпел там вечер…
Махнуть бы туда
нам с тобою.
Мы счастливы будем
и дети…
- Что будет, когда мы вернёмся?
- А стоит ли нам возвращаться…
- Придется.
Нельзя же на месте,
всё время на месте вращаться.
Ведь ехать
всегда веселее,
чтоб лица облизывал ветер…
- Послушай, за морем есть остров…
- Но он не один же на свете.
С него тоже видно море.
И в море, за горизонтом
есть город…
В нем счастливы двое:
что утром встречают солнце,
что жизнь не кружится на месте,
и вновь поворот дороги…
- А ноги?
- Ну что же, ноги…
Шагают в такт ритму песни.
- О чём же поведает песня?
- О многом:
о счастье быть вместе,
о том, что за морем есть остров,
что жизнь не проходит на месте…
- Послушай!..
Я знаю, за морем,
немного за горизонтом,
есть остров…
- Я знаю. Возможно,
туда улетают птицы
и на ночь садится солнце…
- Послушай, ты только послушай!
Бывает такое на свете:
там небо всегда голубое
и дует попутный ветер.
Там утро свежо и прохладно,
и нежен, и тёпел там вечер…
Махнуть бы туда
нам с тобою.
Мы счастливы будем
и дети…
- Что будет, когда мы вернёмся?
- А стоит ли нам возвращаться…
- Придется.
Нельзя же на месте,
всё время на месте вращаться.
Ведь ехать
всегда веселее,
чтоб лица облизывал ветер…
Морская прогулка
Вечером под шум прибоя
дует ветер, гнутся мачты.
Я возьму тебя с собою -
ты уснёшь от мерной качки.
Тьма туманом скроет берег -
поплывём дорогой звёздной.
От прохлады нас согреет
фляга рома ночью поздней.
На заре тебя разбудит
резкий возглас глупой чайки.
Вздох свободы приподнимет
грудь красивую под майкой.
Мы на палубу взберёмся.
Ветер - паруса надует.
Крепко за руки возьмёмся:
встретим утро поцелуем.
Дальше, встану я к штурвалу,
закусив зубами трубку.
На меня взглянув лукаво,
ты пойдёшь за чем-то в рубку.
А потом, подкравшись сзади,
развернув меня за плечи,
угостишь меня оладьей,
потому что больше нечем.
Я - нахмурю грозно брови.
Ты - надуешь грустно губки
и с сознаньем тяжкой доли
приготовишь нам закуски.
А потом мы якорь бросим
возле голубой лагуны
и дельфинов мы попросим
станцевать у нашей шхуны.
Снегопад
Снег метёт и метёт
и уже на перилах балкона
вырос маленький холм
толщиною в четыре часа.
Что-то новое ждёт,
нечто движется к нам - непреклонно,
наугад, напролом,
пыль пуская в лицо и в глаза.
Ночь крадётся опять,
фонари посыпая крупою.
Видно, кашу решил
заварить сумасброд-великан.
Было б что с него взять,
но сегодня он, точно, в запое.
Кто из нас не грешил,
кто не пел, опрокинув стакан.
Весенняя песенка
Вот так бы шёл и пел, плюя на всех,
кто смотрит косо, просто... я весёлый.
Ведь в городе давно уж стаял снег,
и посевная развернулась в сёлах.
Весна
Наступила весна.
Я про осень стихи сочиняю.
Не могу я найти
отраженье в разбитом окне.
И разносит сквозняк
вместе с пылью моё – “Осязаю!”
На обрывках листков
утопает надежда в вине.
Наступила весна
и природа проснулась от спячки.
Разлетелся, упав,
на фрамуге осколок дождя.
Воробьи во дворе
суетятся, порхая от счастья,
а транзистор бубнит,
вспоминая опять про вождя.
Наступила весна
и поэтому всё встрепенулось.
Пробуждение чувств,
словно сольный концерт соловья.
Хоть не верил я снам,
но мечта вновь ко мне повернулась
и пробрались в стихи
“ты” и “я”, за собою зовя.
Растворился туман -
раскуроченный призрак былого.
И упал из окна
горсткой пепла исписанный лист.
Счастье ходит вокруг
и не надо нам счастья другого,
кроме песни любви,
что нам дарит с тобой гитарист.
Десятый класс. Март
Подсыхает асфальт,
а сугробы лежат лишь местами.
Сотни радужных смальт
отражаются в юных глазах.
“Часовые любви”,
как всегда, не следят за часами.
И играет им гимн
март, стекающий с крыш весь в слезах.
Вдоль линеек дорог
тихо бродят в Измайловском парке
тени прошлых тревог
и предчувствие новых атак.
В школе - пятый урок.
Лужи - плоские, словно тетрадки.
И вопрос между строк
Затаился: “Откуда и как?”
Как банален сюжет:
двое снова урок прогуляли.
Положеньем планет
им не надо весну объяснять.
Класс десятый бежит
и его остановишь едва ли.
Неизвестность лежит
и уроком её не объять.
Нестыковка
Когда по комнате витает
предчувствие внезапной встречи
и пахнут тихо батареи
нахлынувшей опять весной,
тогда пластинку заедает
на фразе той: “Ещё не вечер!..”
И ночью поздней солнце греет,
как в полдень, на тропе лесной.
И не стыкуются в сознаньи
мечты и явь, желанья с делом.
И говорят опять поющим:
“Ну что, ребята, по одной?!”
И только лунное сиянье
над ждущим нег и страсти телом
напоминает о насущном,
несущим новый выходной.
И скоро, очень скоро тает,
как снег апрельский, то виденье,
(быть может это ты предвидел?)
из проспиртованной души.
А за окном уже светает.
И мимо чешет провиденье.
А ты уже пять лет не видел
“Спокойной ночи малыши”.
Весеннее настроение
... Диме Зубареву
Пью пиво я на кухне по весне,
вполголоса беседуя о жизни.
Мне просто хорошо, как в полусне.
Не ставлю в разговор я афоризмы.
В окно опять приносит ветерок
чуть сладковатый запах свежих листьев.
И сигаретный тоненький дымок
сплетается, как строчки старых писем.
Не нужно мне сегодня лишних слов.
Пусть ненадолго - сгинули сомненья.
И в сокровенных тайнах новых снов
впоследствии не будет сожаленья.
А на столе гитарою звенит
твой старенький транзисторный приёмник.
И в песне барда вновь и вновь не спит
веселый и беспечный добрый гномик.
Старинный друг, признаюсь я тебе:
от пива я немного сентиментен,
и чушь нести позволю я себе,
но только без злорадства и без сплетен.
А завтра я отправлюсь снова в путь.
Не знаю, приведёт куда дорога.
И в те часы, когда мне не уснуть,
знакомый профиль вспомню у порога.
Осень
Осень снова пришла,
заметает дороги листвою.
И по ним я брожу
сам с собою, один на один.
Осень снова пришла,
а тебя нету рядом со мною.
Я на речку смотрю,
на оковы из тоненьких льдин.
Ты ушла от меня
по увядшим цветам мимо дома,
мимо старого леса
и грустно стоящих осин.
И по зеркалу неба,
в то время ещё голубому,
пролетел, клокоча,
журавлей растревоженный клин.
Ты ушла от меня,
не сказав ничего на прощанье.
Я пытался догнать,
но свернул с полдороги назад.
Я запомнил тебя,
завершая обряд созерцанья.
Было пусто вокруг,
лишь шептался запущенный сад.
Время дальше пойдет:
всё покроется снегом и пылью.
Буду тихо грустить,
зажимая тревожно лады.
Ну, а может весна
снова песенку сделает былью.
С треском вскроется лед
под ударами талой воды.
Последняя гроза в начале осени
Не ищите меня в этом городе,
им по горло давно уже сыт.
Я почти утонул в этом омуте,
что у вас называется быт.
И по тропкам, листвою заброшенным,
я уйду утром ранним сырым.
И не буду я гостем непрошеным,
и сомнений рассеется дым.
И надеждой со мною поделятся
сентября голубые глаза,
и мотив незнакомый навеют мне,
а слова мне подскажет гроза.
Перебором гитарным раскатистым
пронесется над лесом хмельным,
словно хочет с бродягой мечтателем
попрощаться до новой весны.
Из полей донесет ветер шорохи,
принесет холода перемен.
И листва, что лежит в куче ворохом,
вдруг ощутит, что ждет её тлен,
и закружится в вальсе сконфуженно,
в окруженьи невидимых стен.
Баритон саксофона простуженный
разразится обилием тем.
И внезапно отчетливо, трепетно
зажурчит под пригорком река.
В ней веками сомнение лепетом,
но река всё течёт сквозь века.
И никто не нарушит гармонии
улетающих осенью стай,
как финальные звуки симфонии,
наполняя, текут через край.
В осеннем лесу
Пожилой и угрюмый
он идет по тропинкам:
под ногами болотце,
за спиной карабин.
Не спеша “Риголетто”
он свистит без запинки,
и взлетают синицы
с покрасневших рябин.
Он выходит из леса
молчалив и печален.
(Не идёт новый очерк
вот уже третий день.)
Листья скромно желтеют.
Осень только в начале.
И длиннее, чем раньше
впереди бежит тень.
Он садится на камень,
он дымит старой трубкой,
и, прищурившись, смотрит
на поля за рекой.
Он задумчиво крутит
тонкой веточкой хрупкой
и седеющий ёжик
поправляет рукой.
Первый зимний понедельник
Сегодня понедельник -
четвертый день зимы.
Сегодня я - бездельник,
ко мне приходят сны.
Вчера я предавался
науке страстных нег,
а утром распластался
по миру белый снег.
Сегодня, в понедельник,
я сделал выходной.
Пускай вахтёр-бездельник
меня ждёт в проходной.
Пускай начальник скажет
мне завтра : “Ты - не прав”.
Пусть снег покрепче свяжет
ковёр из жухлых трав.
Времена года
Я люблю летний дождь,
на асфальт он смывает
желтизну фонарей.
Я люблю летний дождь,
когда он помогает
мне стучать в твою дверь.
Я люблю летний дождь,
даже если бывает -
безответно я жду.
Я люблю летний дождь,
он меня провожает,
когда я ухожу.
Я люблю листопад.
Лето нас покидает
и сжигает мосты.
Я люблю листопад,
пусть в лицо он кидает
мне охапки листвы.
Я люблю листопад,
когда листья разносит
по холодной воде.
Я люблю листопад,
даже если заносит
он дороги к тебе.
Я люблю первый снег,
когда он повисает
над уснувшей Москвой.
Я люблю первый снег.
Он на нас опускает
свой пуховый покой.
Я люблю первый снег.
Белой краской покроет
он дома и кусты.
Я люблю первый снег.
Он на сказку настроит:
только я - только ты...
Новогодний триптих. Новогодний сонет
Люблю, когда, спускаясь, белый снег
сквозь фонари ложится, как перина.
Люблю, когда струится лунный свет,
танцуя, словно прима-балерина.
Люблю, когда приходит полумрак
и думы ожиданьем навевает.
Люблю, когда в шуршащей тишине
свечой дрожащей время пролетает.
Люблю, когда над праздничным столом
вдруг поплывёт всё сказочным эфиром.
Люблю, когда над праведным умом
на эту ночь безумства правят миром.
Люблю, когда искристый фейерверк
шипит струей шампанского в бокалах.
Люблю, когда звучит задорный смех
в полууснувших полуночных залах.
Люблю, когда далёкая звезда
через века путь озаряет светом.
Люблю, когда любимые глаза
сияют ожидаемым ответом.
Люблю, когда я знаю, что душа
открыта восприятию сонета.
Люблю, когда зеркальная стена
волшебным отражением согрета.
Новогодний триптих. Новогоднее утро
Утро настало.
Фея достала
сказку рассвета
из чрева небес.
Песню устало
скрипка сыграла,
будто на свете
много чудес.
Утро настало.
Радостно встало
зимнее солнце,
потупив свой лик.
Что-то напало...
И застучало
доброе сердце.
Сладостный миг.
Утро настало.
Ночи не стало.
Что убежало,
того не вернуть.
Стрелку устало
вкруг замотало.
Год молчаливо
отправился в путь.
Новогодние мгновения
...Косте и Алеше
Мой друг, попробуй отключиться
от повседневной суеты,
от грусти, что порой струится
к тебе в окно, пока спишь ты.
Мой друг, попробуй насладиться,
пока мгновения снуют,
пока шампанское струится,
пока часы двенадцать бьют.
Успеть вместить в одну минуту
так много нужно, всё – нельзя.
Затягивают мысли - путы:
работа, милая, друзья...
Всего одно желанье может
исполнить раз в году судьба.
И на весы ложатся, гложат:
я, мне, хочу, возьми и для...
И снова время переходит
из льда и камня в пар и дым.
И старики опять кивают,
советы дарят молодым.
И снова сердце замирает.
И снова вместе все друзья.
А то, что мысли вытворяют,
словами описать нельзя.
И это всё в одну минуту,
пока приходит Новый Год.
Надежды возникают смутно,
(а, может быть, наоборот),
пока уходит бесконечность
из данной точки в долгий путь:
вперёд - во что-то воплотиться,
назад - на прошлое взглянуть.
Приближение Нового Года
Чем ближе Новый Год,
тем чаще грусть и радость
друг дружку превзойти
пытаются во всём.
А мыслей пьяный сброд,
подпитывая слабость,
исследует пути
в души дверной проём.
Чем ближе Новый Год,
тем чаще возникают
смятение и бред,
и ускользает смысл.
И этот хоровод
быстрее всё мелькает.
Не вереницей лет:
минутами зимы.
Диптих с первым снегом. Бурная встреча Нового Года
Четвёртый день мела метель
над нашим чердаком
и улетучивался хмель,
гонимый сквозняком.
Четвёртый день трещал камин
и куралесил бес.
В шкафу ряды редели вин
и пел за полем лес.
Новогодний галоп
Когда шампанское вскипит в твоем бокале
и скажет кто-то: “Друг, счастливым будь!”,
ты ощутишь, наверное, едва ли,
как Новый Год начнет свой трудный путь.
Летящий снег летящие мгновенья
закружит в вихре вновь рожденных дней.
Одним непостижимым мановеньем
сорвет табун гарцующих коней.
Прислушайся, раскрой скорей все окна.
Пускай мороз встряхнёт тебя не вдруг.
Ведь, право, нету никакого проку
в тепле, которое тебе отдал не друг.
Смотри скорей, не упусти мгновенье,
встряхнись, возьми и поделись теплом.
Табун коней, сомненье и смятенье
сквозь снег и ночь несутся напролом.
Лунный диптих. Лунатики
Мерцание светил безликих
зловещей ночью торжествует
и, прорываясь сквозь столетья,
всё наше существо волнует.
Проделав щёлку в занавесках,
фильтруя сон в горшке герани,
луны двуликий Янус злобно
с орбиты смотрит утром ранним.
Традиционно - ритуальный,
поросший мхом веков и пылью,
влекущий волчий голос-ужас
напомнит нам о тех, что жили...
Что жили прежде и творили,
не понимая, как подвластны
подобно водам океана,
приливам белой лунной страсти.
Художники и музыканты,
поэты, воры и пираты,
влюбленные и дуэлянты -
луны послушные солдаты.
Сошедшие с картин Куинджи
под звук Бетховенской сонаты,
куда стремитесь вы карнизом -
лунатики своих талантов.
Лунный диптих. Лунная пыль
Как с неба дождинкою миг,
слетает с забытых книг
не то - вековая пыль,
не то – шуршанье страниц.
И так вот из года в год,
под плеск океанских вод.
В потоке дат и идей.
В потоке чисел и лиц.
Друг с другом наперебой
надежду, внушив нам с тобой,
смывая с фантазии быль,
болтают о чём-то дожди.
Им чуждо влияние лун,
служенье добру или злу.
Они поливают людей,
твердящих друг-другу: “Жди!..”
И верим... И любим... И ждём.
И каждый в своём убежден.
А кто-то напишет про нас,
возможно, что даже поэт.
А после, в таком-то году
на пыльных страницах найдут
сюжет, что, увы, так избит,
извечен, как лунный свет
Да. Может быть кто-то потом,
ломая наш старый дом,
возьмет, так, прикинув на глаз,
случайную стопку книг.
И после их бросит в огонь
и попросту выйдет вон...
А, может, будет любить.
А. Может, уловит миг.
Пробуждение
Снегом выпали звёзды.
Улетает луна.
Вновь играется соло
нерождённого дня.
Сны попрятались в щели,
и сифонит окно.
От симфоний мы млели...
Их сыграли давно.
Белой пеной поднялся
самозванец - туман.
Он как шпик затаился,
он задумал обман.
А уставший шарманщик
всё сулит светлый край.
Вам достанет билетик
на плече попугай.
Но мотив незнакомый
заструится опять.
И как будто из комы
день воротится вспять.
Вновь предпримет попытку
растревожить меня.
Как секунды, копыта
устремятся, смеясь.
Дозор
День уходящий спет.
Ночь проникает в дом.
Выключив всюду свет,
грусть затаилась сном.
Только экран включён.
Молча дрожит узор.
Кто-то всегда причём.
Мысли ведут дозор.
Сумрак сочится. “Верь!”
К горлу подходит даль.
Только не скрипнет дверь.
Только не скажет: “Жаль...”
Комната вновь пуста.
Пуст под экраном лист.
Может, опять устал?..
Может, не надо лиц?..
Разуму чувство – враг.
Выпустите!... “Пароль?!.”
Сказано. “Сделай шаг!”
Чая глоток... Изволь.
Только зачем бежать?..
Снова перо в руке.
В сердце не удержать...
Вдруг сберегу в строке.
Старик ...Всем нашим встречам разлуки, увы, суждены Ю.И.Визбор.
Дует восточный ветер.
Чуть приоткрыто окно.
Плед покрывает плечи...
Как это было давно.
Сказка не ставшая былью,
да седина на виске...
Рамку покрытую пылью
держишь в дрожащей руке.
Танго Оскара Строка
воспроизводит игла.
Вспомнились старые строки.
Кто там глядит из угла?
Долгие зимние ночи,
сколько ещё впереди?
Память что-то бормочет.
Выдан последний кредит.
Кто там в тени у двери?
Чьи это там голоса?
Надо подняться проверить.
(Слабыми стали глаза).
Снова о ком-то плачет,
рвется со звоном струна...
Да о чем-то судачит
вместе с пургою стерня.
Время “ Мы ехали шагом...” М. Светлов
Мы ехали ночью. О чем говорить?
А время навстречу неслось во всю прыть.
И месяц растущий рубил облака.
И стрелки вселенной считали века.
Мы ехали молча и слушали ночь.
И звезды мерцали, как раньше, точь в точь.
Серебряным цветом сверкала река,
неся свои воды вперёд сквозь века.
Мы ехали молча, уздою к узде,
и путь свой сверяли по нашей звезде.
И руку легонько сжимала рука,
чтоб это мгновенье продлить на века.
В заброшенном саду “Двум призракам напомнил старый сад О том, что было много лет назад. “ П. Верлен
Два призрака в заброшенном саду
следили за влюблённой юной парой.
Кувшинки плавали в сиреневом пруду,
и молча возвышался замок старый.
На камне девушка сидела. В камышах
плескалась рыба. Было очень жарко.
И двое думали, что ни одна душа
не видит их в ночи у старой арки.
Взошла луна, разбрызгав слабый свет,
и двое слились в набежавшей тени,
и прочитав в глазах один ответ,
отбросили последние сомненья.
- Смотри, - сказала девушка, - Скорей!
Какие милые два облака, за аркой,
над башней, где погибли Ро и Рэй...
Я до сих пор грущу над этой сказкой.
Мгновения
Было славное время
мы писали стихи
и с наивной улыбкой
совершали грехи.
Не боялись мы ветра
и на все был ответ.
Он мерцал как надежда
в огоньках сигарет.
Проходили мгновенья,
как столетья в кино.
Мы меняли пристрастья,
попивая вино.
И оборванным эхом
отзывались в ночи
хором спетые песни
над мерцаньем свечи.
Понимая значенье
наспех сказанных фраз
про любовь и сомненье
мы вплетались в рассказ,
где душой, а где телом,
где с надеждой в глазах,
позабыв отраженья
глубоко в зеркалах.
Мы играли в наивность
и беспечность порой,
хорошо понимая,
что играли лишь роль.
И, оставив сомненья
для возможных идей,
начинали попытки
воспитанья детей.
Ночь после приема гостей " Человек вечером. Сколько нового прожил за день. Сидит в темноте на диване. Думает о том же, Что и вчера В то же время." Виктор Райкин.
Я непрошеный гость в своём ночном доме,
который воспроизводит голоса
недавно ушедших друзей.
Я сижу и перебираю четки капель крана.
И в этих звуках -
надежды грядущих дней.
Я сижу в полумраке и мне немного грустно
смотреть на мерцающий экран телевизора,
безмолвный, как несбывшаяся мечта.
Но я благодарен прошедшему дню
за то, что смогу его вспоминать.
Я непрошеный гость в своём ночном доме,
который воспроизводит голоса
недавно ушедших друзей.
Я сижу и перебираю четки капель крана.
И в этих звуках -
надежды грядущих дней.
Я сижу в полумраке и мне немного грустно
смотреть на мерцающий экран телевизора,
безмолвный, как несбывшаяся мечта.
Петушиное перо
В далекие страны уходит дорога
в ночи от порога
сквозь белый туман.
Услышу ли песню в преддверьи рассвета?
Дождусь ли ответа,
обнявши твой стан?
Подглядывание
когда являлась снова ты ко мне
мечтой красивой, но весьма порочной...
Могу ли я забыться в сладком сне?
Вопрос не в том - имею ли я право.
Вопрос не в том - кто прав, кто виноват...
Все дело в том, что мне идти направо,
а я в сомненьях - нужен ли был старт.
Стремясь вперед, придумав в оправданье
своим поступкам призрачную цель,
в делах, в любви, в вопросах мирозданья
мы вечно ищем маленькую щель.
На кончике свечи
Желаю всем вам счастья я в ночи.
Ночь дышит пламенем на кончике свечи.
Окончен день: он полон был забот.
Никто не знает, что нас завтра ждёт.
Но стихнут звуки города, и сон
тревоги будней гонит снова вон.
И только легкий тихий ветерок
по комнате колышет нити строк.
Из них сплетается причудливый узор,
преобразуется то в славу, то в позор,
то в озарённый лунным светом трон.
И слышится вдруг пение иль стон.
И в свете звёзд рождается мораль.
Её не выстудят ни вьюга, ни февраль,
ни страх, что так опасен для души.
А сердце всё вперёд, вперёд спешит:
который час, который день, который год.
Зимой и летом и, наоборот.
Из слога в слог, из ночи в ночь, из раза в раз.
А что в ответ: обрывки снов, обрывки фраз.
Сметая на пути печаль и грусть
и за собой оставив млечный путь,
в дороге от весны и до весны,
реальность отставляем на ночь мы.
Что такое ночь
Какой бывает ночь?
Бывает ночь нежна,
бывает с неким “но”,
бывает – как жена.
Бывает ночь без слов,
без ласок, без любви.
Как и стихи без слов,
такие - я забыл
Ночь – это новый день,
который не настал,
а также это тень
другого, что устал.
А так же – тишина.
А так же – лунный свет.
И та же всё жена.
И я – чудак-поэт.
Поймет меня лишь тот,
кто сам не спит порой:
соседский рыжий кот,
случайный спутник мой.
Поймут меня стихи
рожденные среди
витрин всегда глухих,
бубнящих вслед: “Иди...”
Поймет меня луна
и лунный человек,
звенящая струна
и дрожь прикрытых век.
Какой бывает ночь
расскажет Млечный путь.
Но те, кто спать не прочь
уловят вряд ли суть.
А суть таится в нас,
а, может, и нигде.
А ночь – возможный шанс
Пойти к своей звезде.
И “что такое ночь”
не спрашивай – иди,
а тех, кто спать не прочь,
пожалуй, не буди.
Чужое Самосожжение
Так хочется открыться и принять.
Приняв - мечтать, творить и растворяться.
Возникшие желания поняв,
часть претворив, суметь не притворяться.
Не пробуя делить на тех и тех
в согласии с каким-то тем и этим,
дарующих печаль, сомненья, смех, -
стремиться сохранить или заметить.
Я не пытаюсь здраво рассуждать.
Не знаю ни течений, ни движений.
По улицам люблю потом блуждать,
поджаренный чужим самосожженьем.
Слова на бумаге
… А. Макаревичу
Кто мне скажет, откуда берутся
в нашей жизни слова в те моменты,
что печалью и грустью зовутся?..
Кто потом расставляет акценты?
Строчки рвутся из сердца беззвучно.
Чаще просто лежат на бумаге.
Ждут их те, кто был нами приручен...
Шепчут, бредя, незримые маги.
Эти маги являются снами.
В темноте мы дыханье их слышим.
И проходят мгновенья часами,
иногда торжеством наивысшим.
Утром чувства вновь прячутся в сердце
в пожеланьях добра адресатам.
Но закрыты незримые дверцы.
И опять мы сродни арестантам.
И опять впереди две дороги.
И опять нам стоять на распутье.
У игры всегда правила строги.
У решеток - как правило, прутья.
И приходится снова бороться
и решать: - “Ну а что тебе надо?”
А в груди – сердце глупое бьется
в ожидании нежного взгляда.
К 65-ти летию Юрия Визбора. Канун тысячелетья И будет это так - заплачет ночь дискантом, И ржавый ломкий лист зацепит за луну, И белый-белый снег падет с небес десантом, Чтоб черным городам придать голубизну. Ю. И. Визбор
Ребята, завтра будет первый снег.
Вы можете, конечно, мне не верить,
но в полночь распахните ваши двери,
и пригласите сказку на ночлег.
Ребята, скоро будет Новый Год.
Мы встретимся, конечно, и напьемся,
а после дружно за руки возьмемся
и с песнею закружим хоровод.
Ребята, скоро грянет новый век.
Он подошел как - будто незаметно,
но за спиною нашей километры,
и не один хороший человек.
Мы с ними приближали этот миг,
и вот настал канун тысячелетья.
Пусть те, кому достанутся билеты,
напишут после много новых книг.
Ребята, не забудьте захватить
с собою в путь родные сердцу песни.
Поверьте, ни один волшебный перстень
не сможет нас обратно возвратить.
Ребята, я прошу вас об одном:
давайте сохраним любовь и дружбу.
Да будет с кем поднять на кухне кружку!
Да будет веком век и домом дом!
К 65-ти летию Юрия Визбора. Капли на плаще Друзья мои, друзья, начать бы все сначала, На влажных берегах разбить свои шатры. Валяться б на досках нагретого причала И видеть, как дымят далекие костры. Ю. И. Визбор
Мне есть что рассказать: я видел лес
и реку, по которой плыл к озёрам.
Луны в воде ночной я видел блеск
и огоньки костров в горящих взорах.
Мне есть что вспоминать: грозу и дождь,
и капли на плаще, палатке, листьях.
И пробежавшую стремглав по спинам дрожь.
И тайну неразгаданную в лицах.
Мне есть о чём грустить: мы снова врозь,
как корабли, расходятся дороги.
Краснеет за окном рябины гроздь
и меньше видно в небе птичьих оргий.
Мне есть о чём мечтать, мечтать и петь,
как Визбор пел: “Начать бы всё сначала...”
Сначала всё, конечно, не суметь...
К 65-ти летию Юрия Визбора. Карты на столе Ещё придет зима в созвездии удачи, И легкая лыжня помчится от дверей, И, может быть, тогда удастся нам иначе, Иначе, чем теперь, прожить остаток дней. Ю. И. Визбор
Мой друг, я знаю, время против нас.
Мы слишком долго плыли против ветра.
Мы слишком доверяли вещим снам,
и потому полжизни Землю вертим.
С тобой немало вместе мы прошли
пока что не свершив и половины.
На склонах гор мы жгли свои костры
и слушали, как сходят вниз лавины.
Мой друг, как мы хотели всё успеть,
умели мы мечтать и заблуждаться.
А песни, что с тобой любили петь,
как белый снег на чёрный лес ложатся.
Да, завтра снова будет первый снег.
Как акты пьесы, вертятся сезоны.
Мы включены сюжетом в этот бег,
и унывать пока что нет резона.
Мой друг, не верь, что время против нас.
Нам не впервой встречать в дороге утро.
Морозно и хрустит задорно наст,
присыпанный, как пончик, белой пудрой.
Памяти В. Канера Порою, песни теряют автора и становятся народными. К таким песням относится написанная в 1968 году "А всё кончается, кончается, кончается..."
А всё кончается, действительно, кончается:
ушёл в туман ещё один поэт,
но песня в волнах памяти качается,
и в окна бьёт луны печальный свет.
Да, всё кончается, действительно, кончается.
Так неужели в этом жизни суть?..
И истины в душе опять сличаются.
И песни не дают опять уснуть.
И имена опять черпая из бессонницы,
мы вспоминаем тех, кто покорил,
и видим смутный профиль в свете солнца,
и слышим: "До свидания, докурил."(*)
И мы проходим с ними строчки нашей памяти.
И мы назад листаем книгу лет.
И с каждым слогом громче слышим маятник,
и не всегда находим нужный след.
(*) В тексте песни В. Канера есть строчка
"... прощайте, до Курил". Много лет я (да и все мои знакомые), не
предполагали, что в песне говорится о географическом месте, считая, что
речь идет именно о "докурил".
Распахнутые шторы стихотворение написано по дороге на концерт А. М. Городницкого в автобусе номер 5 на 5-й авеню.
Строка набежала на строки,
как волны на борт корабля.
Когда бы в том не было проку,
тогда б не вращалась Земля.
Не падали б полночью звёзды,
не билась в тревоге струна...
Родная, ещё ведь не поздно.
Тревога – не наша вина.
Волна набежала на берег.
Мы слышим опять голоса.
И значит, что снова мы верим.
Последнее дело – бросать,
Следы заполняет водою
опять нас догнавший рассвет,
и шепчет: - “Ребята, вас двое.
Вам выпал счастливый билет."
Билет?.. Это значит дорога.
Дорога – ветров новизна.
Пусть песен сегодня не много,
но те, что поются – из сна.
Из синих бездонных просторов.
Из тёплых московских берлог.
Нам снова распахнуты шторы,
и кем-то приподнят полог.
Синий вагон метро Опустите, пожалуйста, синие шторы... Булат Окуджава
Булату Шалвовичу Окуджаве
Закрываются медленно синие двери вагона.
Я в составе один, и я буду кататься всю ночь.
И, быть может, дорога печаль
и сомненья прогонит.
А, быть может, и сам я смогу хоть кому-то помочь.
Буду думать о тех, кто не спит, обнимая колени,
кто пока не нашёл ни ответа, ни друга, ни дом.
И пускай вдруг запляшет огонь,
застрекочут поленья
на холсте, нарисованном странным,
но мудрым шутом.
Поезд едет и едет
по гулким подземкам московским.
Надо мной сладко спят те, кого беззаветно люблю.
И ложатся на музыку сердца желаний наброски.
И для тех, кто ушёл, я у Б-га прощенья молю.
Раз в году в день, когда над Москвой
пролетает Комета
из созвездия Веры, Надежды и вечной Любви,
я в московском метро путешествую
с песней неспетой,
и за тех, кто устал, я подарков прошу у Земли.
Тривиальный диптих.Доброжелательность (стр. 84) Тривиальный диптих. Заблуждение
Как сложно никого не обижать,
не быть надменным, строгим и жестоким,
и за глаза друзей не обсуждать,
и доброты в себе искать истоки.
Как сложно удержаться на плаву
в воде непониманья и презренья,
не принимать за истину молву,
не путать осознанье и прозренье.
Как сложно добрым быть и не кричать
об этом всем соседям и прохожим,
сомнения всегда носить печать,
казаться не таким и не похожим.
Как сложно принимать в ответ упрёк
и понимать, насколько он заслужен,
и помогать другим - себе не впрок,
и сознавать, что многим ты не нужен.
Ожидание Упала звезда – загадай желание
Босиком по паркету,
наготою к окну.
Одичавшего лета
подгоняющий кнут.
Чернотой южной ночи
в тонких бусинках звёзд
встречи новые прочит
нововыпавших гроздь.
Тела жар не остудишь,
не остыло окно.
Океан - словно студень.
Чёрным профилем склон.
Сердце гулко стучится.
Бьётся глухо прибой.
Что-то может случиться.
Может, - даже любовь.
Разочарование
Согласно древнему закону
всё перемелется однажды.
Ручей, сбегающий по склону,
не утолит душевной жажды.
Ты не найдёшь дороги к дому,
как не нашёл подходов к сердцу.
Ты наизусть заучишь догмы,
и никуда тебе не деться.
Всё перемелется, и люди
покажутся опять волками.
Одни других кормили грудью,
а нить бежала меж валками,
и маховик волчком крутился,
ты пропадал... от махи к махе:
ещё с одною не простился,
но льнул к другой, срывая страхи.
Слова в багаж ложатся грудой
ненужных символов и строчек,
реальностью слепой и грубой.
В графе любовь - поставлен прочерк.
Бежит вода, колёса крутит.
Скрипят последние и мелят.
Ты в механизме жалкий прутик.
Тебя сотрут, коль будешь медлить.
Остывание
Я вышел из себя
и позабыл вернуться.
С тех пор шатаюсь
порознь сам с собой.
Теперь наверняка
клубочком не свернуться,
и в полночь не трубить
на кухне мне отбой.
Лермонтовская грустинка
Я снова и снова смотрюсь в облака,
в их белую, странную, пенную гриву,
и вижу движенье. Меняя бока,
они покидают печальные нивы.
Им вслед я шепчу, ощущая твой взгляд,
пока он не брошен мне грузом на плечи...
Пока... Потому не смотрю я назад,
с тревогою жду накатившийся вечер.
Сон-дождь И просыпаюсь вновь… стихами Над душным городом - грозой… АлексАндр
Пытаюсь вырваться из сна,
а он меня в объятьях держит,
как держит давняя весна...
А новый день в окно уж брезжит.
Дрожит осенний лист, и дождь
шуршит мне о своей печали.
Я в настроении с ним схож.
Его, как брата, я встречаю.
Я, как и он, стучусь в стекло,
в хрустальную глухую стену.
А там за ней часов циклоп
свою отстукивает тему.
“Тик-так, тик-так,” – ответ дождю.
“Не та, не так!” – прощальный возглас.
Я сна-дождя совсем не жду,
но знаю, что он бродит возле.
Дети песен Окуджавы Ты наша сестра, что ж так долго мы были в разлуке... * * * ...И друзей созову, на любовь свое сердце настрою. А иначе зачем на земле этой вечной живу. Булат Окуджава
Мы дети иного прошедшего века,
что в прошлое канул,
но, нас покидая, успел он оставить
нам в душах следы.
И кто научился над чем-то кумекать
не только в стаканах,
стремится по нужному руслу направить
событий лады.
Мы блудные дети стихов Окуджавы,
как дети эпохи.
Нас время торопит, нас старые песни
встречают в пути.
И многое сказано этим… Пожалуй,
нам было не плохо
синхронно на ясный огонь ехать вместе.
Мерцает фитиль…
А время летит и уносит нас дальше
от точки возврата.
Куда же нам ехать с тобою, ведь ночь
подступает к глазам?..
Туда, где не ведают злобы и фальши,
потерь и разврата?..
Ответ дать конкретней я был бы не прочь,
если б знал его сам.
Окно на асфальте
Окно на асфальте, ведущее в осень,
и желтые крапинки листьев вокруг.
И нет никого, кто внезапно вдруг спросит:
“Откуда, мой друг, твой внезапный испуг?”
Не то чтоб испуг... Нерешительность...
робость
открыть и шагнуть... А реальность проста:
окно на асфальте, ведущее в плоскость
иного, забытого летом листа.
Окно на асфальте. Рубеж? Полустанок?
Иль прошлого сны, отраженные днём?
Наверное, всё ж открывать я не стану,
и вряд ли ответ отыщу и на нём.
Старый повар - Cлушайте, - сказал незнакомец - Слушайте и смотрите…
К. Г. Паустовскому.
В старом парке осенний ветер
разбросал, растревожил листья,
и в окно, что огарком светит,
запустил с сатанинским свистом.
В графском парке до боли пусто,
лишь гнилые повсюду ветки
провожают прохожих хрустом.
Только ходят тут очень редко.
Скоро полночь, и очень скоро
белым снегом укроет землю.
Стихли звуки повозок, споры.
Спят давно в старой Вене семьи.
Только в ветхой сторожке в парке
не смыкает глаза Мария
у постели отца. Ему жарко...
Бьются в стены ветра порывы.
Старый повар семьи фон Штаде
умирает, забытый всеми.
Так давно он не видел сада.
Дочь не видел... Сгустилось время.
Жил он честно, и что осталось?
Заработал - слепую старость.
Лишь однажды, не денег ради,
согрешил он самую малость.
На лекарства любимой Марте
он украл золотое блюдо,
зная, что никто не заметит,
никому ничего не будет.
Исповедаться нужно срочно...
"Не дожить до утра мне похоже.
Не люблю я монахов, дочка.
Может сжалится кто-то прохожий...."
Вдоль ограды крадутся тени.
Ветер воет меж прутьев гулко.
Страх до дрожи. Сплошная темень.
Ни души в этот час в проулке.
Кто-то движется. Кто же? "Кто здесь?"
"Мой отец умирает, сударь..."
Никого не видать, только голос.
"Не могли б Вы его послушать?"
Он вошёл. Молодой, опрятный.
Небогат, но одет со вкусом.
"Грех с души постараюсь снять я
властью, данною мне искусством."
Вторя каждому шагу гостя,
клавесин прозвенел печально.
Повар начал рассказ. Как просто
жизнь промчалась за час с начала.
"Вы честны пред людьми и богом
и не грех Ваш любовный подвиг," -
Гость промолвил, склонившись подле -
"Если чем-то помочь я мог бы?.."
Старый повар вздохнул чуть слышно:
"Мне хотелось увидеть Марту.
Как тогда... Расцветали вишни...
Не вернуть Вам меня обратно…"
В тот же миг, издавая стоны,
ветер снова ударил в стены.
Клавесин ему вторил звоном.
От свечи заплясали тени.
"Вам помочь я смогу,.. пожалуй," -
Гость промолвил, коснувшись клавиш.
Из печей вновь пахнуло жаром.
Все исчезло, горя и плавясь.
Но сквозь адское это пламя
повар четко услышал звуки.
Он увидел заката знамя.
Задыхаясь, поднял он руки.
Незнакомец воскликнул: "Ближе,
неужель Вам не виден вечер!"
Звук пьянил. Повар плакал: "Вижу!"
Сад расцвел. Марта шла навстречу.
Звуки стихли и чудо с ними,
сердце где-то в гортани бьётся.
Стон прощальный: - "Молю Вас, имя!"
Гость промолвил негромко: - "Моцарт."
Ночное шоу Вся жизнь театр, а мы в нём актеры
Я летел мимо окон.
Я летел мимо судеб.
Телевизоров море:
в каждом шоу любви.
Мы - сценарные строчки
пьес для камерных студий.
Всё про радость да горе.
Да... Сюжетец избит.
Ушедшим актёрам На церемонии вручения “Оскаров” есть мемориальная страничка, когда показывают кадры из фильмов с ушедшими в течении прошедшего с предыдущей церемонии года актерами, часто выбирая кадры, на которых актеры снимают шляпу, докуривают сигару или выходят в дверь...
Они снимают шляпы и уходят,
не докурив последнюю сигару.
Экран потух. В проходе – эхо бродит
и свечки тает медленно огарок.
Что остаётся? Шорох киноплёнок.
Подмостков скрип в пустом театре ночью.
Взмах кисти... И знакомые с пелёнок
уже забытых старых песен строчки.
Они уходят, нас оставив в зале.
Заметим ли? Что скажем на прощанье?
Как письма, быстро роли пролистаем,
подаренные нам без завещанья.
Не все поймут, я знаю, эти строчки.
В волшебников мы верить разучились.
Я многоточие поставлю вместо точки,
чтоб имена подольше не забылись...
Спасибо, что вас встретить выпал случай.
Спасибо, за подаренное детство.
Спасибо, что вы сделали нас лучше.
Спасибо вам за ваше лицедейство.
Летящая корова
По мотивам сцены из фильма
Корова по небу летела, мычала.
Корова об этом с рожденья мечтала.
Смотрела телёнком на маленьких птичек,
а люди считали мечту её кичем.
Корова ночами смотрела на звёзды,
и капали в стойло из глаз её слёзы.
Жевала корова казённое сено
и грустно вздыхала о времени бренном.
Шли годы. Хозяйка коровы решила
отправить корову на мясо и мыло.
И встала проблема: из горной деревни
спуститься в посёлок с коровою древней.
Чирикают птички. День будет отличный.
Летит вертолёт, как автобус привычный.
В посёлок доставит всех, будьте здоровы,
но нету в нём места для старой коровы!..
* * *
Огромная птица на землю спустилась.
"Ко мне? Неужели!.." - корова смутилась.
Она, как обычно, жвачку жевала.
О чуде, конечно, она не гадала.
Когда привязали её к вертолёту,
корова мычала, готовясь к полёту.
Болтаясь под брюхом огромной машины,
прощалась с деревней глазами большими.
Распродажа
Всё продаётся: молодость, старость...
Даже одежду последнюю взяли.
Что-то осталось - похоже, усталость.
Что-то случилось ... похоже, что с нами.
Кто там смеётся, в тени схоронившись,
словно мираж, улыбаясь украдкой?
Может быть, кто-то из комиков бывших?
Может быть, мысль, что
"всё будет в порядке"!?
Осознанье
Т. Б.
Я получил письмо от юной и красивой,
наивной и смешной девчонки из России.
Но с первых слов волна до боли сжала сердце.
Писала мне она, что некуда ей деться.
Куда исчезли все присущие ей шутки?
Вздохнул я и присел. Мне даже стало жутко.
Мы знаем “что почём”, читаем, видим, слышим.
Ругаем, как прочтём, чинов российских высших.
А что мне ей сказать и что мне ей ответить?
Надменно указать, что никому не светит?
Сказать, что с этих строк (а может, даже раньше)
пришёл девчонке срок взрослее стать и старше.
Звук
Как хочется сказать: - "Ну,
здравствуй!" -
сквозь дверь, распахнутую настежь.
Как хочется предаться страсти...
А жизнь тебе: - "Просил? Так нате ж!
Ты хочешь страсти? Что ж - имею!"
И мне разлуку вместо встречи...
Я не люблю, когда темнеет,
и входит одинокий вечер.
Кто не страдал, тот не поверит,
как много страсти только в звуке.
И, слушая шаги за дверью,
ко лбу прикладываешь руки.
Утренние часы ...со звоном рассыпались минуты и часы, и острые секунды без конца. Их не собрать На пыльном тротуаре. Петр Давыдов
Разбилось время об асфальт,
и потекло дождями утро,
и прозвучал далёкий альт
забытой радостной минуты.
Я соберу в мешок часы:
часы тоски и ожиданья,
и положу их на весы,
где в чашке - бренные желанья.
Кларнетистка
А девушка играла на кларнете...
А я чесал чуть ниже этажом
сквозь шорохи загадочные лета.
Так просто шёл: не фраер, не пижон.
Так просто шёл обычною походкой
без дела, без эмоций, в никуда.
Как вдруг разбужен трелью был короткой.
И пустота исчезла без следа.
Я стал другим, хоть с виду был всё тот же,
лишь головой ворочал, как шальной.
Я просто любопытствовал: - "Так кто же?.."
А звук пьянил, негромкий, но хмельной...
Второй этаж. Раскрытое окошко.
Лицо. Рука. Кларнет. Копна волос.
И я решил: - Ну, постою немножко...
А если честно – попросту прирос.
Дурацкие слова
А мне сказали, что любовь жива.
А я - дурак, вдруг взял да и поверил.
Раскрыл я настежь душу, окна, двери,
и стал бурчать дурацкие слова.
Всё повторял "...я помню" и "...прости",
и нервно дергал струны на гитаре.
Чего-то нёс о красоте и паре
и рифмовал: стихи, грустить, пусти...
Мокрый диптих. Аллея любви Когда у моего дома в Москве строили очередную станцию метро, то выдрали с корнем старую тополиную аллею. Много лет спустя, возвращаясь ночью домой, я представлял, что иду по этой аллее.
"Расставаться всегда тяжело... Даже если с надеждой на чудо. Даже зная, что новое будет, А былое - не вспомнит никто. Расставаться всегда тяжело..." Из стихотворения С.
Над Москвою - обложной дождь.
И ознобом по спине - дрожь.
В темноту осенних луж - с рук.
Следом дробью по щекам - стук.
И коснулась пустота плеч.
Непонятна мне дождя речь.
Лишь вчера он о любви пел,
А сегодня бьёт пучком стрел.
По аллее не пройдет свет:
дождь стеной и даже пней нет.
Здесь посажена трава вновь.
Перепахано... Чешу бровь.
Помню, в детстве как-то шёл здесь.
Ветер с веток тополей слез
и спросил меня: "О чём, друг,
ты мечтаешь, проходя тут?"
Я ответ тогда не знал сам.
Но мечтать я в тех местах стал.
Не один прошёл уже год...
Нужен людям ведь в метро вход.
Не о том совсем идёт речь,
что любви корабль дал течь,
что из рваных ран души льёт,
что холодный дождь в лицо бьёт…
Летний романс
Мы встречались с тобою
на безлюдных тропинках
старых песенных строчек
под шуршанье дождя.
Небо вновь голубое,
только лужицы в льдинках.
Кружит жёлтый листочек.
Красный - чуть погодя.
Мы не знали тоски.
Мы мечтали о чуде.
Мы встречали рассветы
песней слившихся тел...
Сам стираю носки.
Сам не мою посуду.
Сам не внемлю советам
и не делаю дел.
Не могу я забыть
шёпот пьяного лета,
нежность трепетных губ
и манящую грудь.
Нет, не начал я пить,
не купил пистолета,
только мерить стал вглубь,
уходя песней в грусть.
Триптих об осколках естества. Бриз каприз
Сегодня дует лёгкий бриз.
Он, уцепившись за карниз,
на ветках дерева повис,
качая их и вверх и вниз...
А я кричу ему: - "Держись...
Приятель... вновь не улетай...
Прошу, стихи мне почитай
про незнакомый дальний край,
что спит за линией песка
и морем, съевшим облака."
А вечер близится уже.
Он застаёт нас в неглиже.
Но возражения и "же"
он оставляет для ханжей,
не признающих виражей.
Мы, взявшись за руки, сидим,
за горизонтом мы следим,
но сон в твои глаза глядит,
и линия твоей груди
как - будто просит: - "Не буди…"
Сегодня тихо и тепло,
и нашей комнаты дупло
тот легкий бриз застал врасплох:
он в рифмы внёс переполох,
заимствуя твой сонный вздох.
Всё отдыхает. Мир затих.
Дорожкой лунной льётся стих
на море, пляж и на настил...
А кто-то шепчет: - "Отпусти... "
И вторю я ему: - "Прости...
Прости, что рвусь за ветром вслед.
На самом деле – это бред.
Прошу – меня не отпускай.
Ты рядом. Что еще искать
мне вновь за линией песка?.. "
Триптих об осколках естества. Дырки над “i”
Проколоты все дырочки над “i”,
и на просвет сквозь эти многоточья
уходят телеграфные столбы
за облака, разорванные в клочья.
И, кажется, дорогой навсегда
к закату пригвождён момент вращенья.
Хотя, в глобальном плане - ерунда,
что это лишь текущее решенье.
Да, всё течет... Откуда и куда?..
Наверное, кому-то это нужно.
Но облака растают без следа
и что останется? Любовь одна и дружба.
Диптих об идущих навстречу. Неразделенное
Во мне проснулась вдруг любовь
однажды вечером московским.
Разбужен мог бы быть любой
тем чувством ангельско – бесовским.
Она нахлынула волной.
Она душила и пьянила.
Я, понимая, что со мной,
сопротивляться был не в силах.
И я хотел её дарить:
мне одному не надо столько...
Дождь в небе облаком парил
и солнце отражалось в стёклах.
Я шёл по улицам и пел.
Я улыбался всем прохожим
и в зеркала их лиц глядел
(хоть чаще – к девушкам пригожим).
И на бульваре я присел.
Болтал ногой, расправив плечи.
Дождь в небе облаком висел,
а я курил себе беспечно.
Любовь кипела. Я – сидел.
А солнце пряталось за крыши.
За кем-то – вновь недоглядел.
Навстречу вовремя не вышел.
Жернова
Без ошибок прожить
не дано никому.
Что... быльё ворошить,
проклиная суму.
Я с собой уношу
запах, боль и блокнот,
да слова, что я шут
и фальшивый банкнот.
Я себя потерял,
и теперь я не тот.
Я гнилой материал:
состою из пустот.
Для меня каждый день
равен тысяче лет.
Не моя это тень...
Я – никчёмный обед.
На желаньях - засов
и на сердце - печать.
Но уже я просох,
чтоб надежду встречать.
Пусть не верю теперь
ни себе, ни друзьям.
Пусть... копилка потерь,
но я так же упрям.
Водоворот любви По мотивам песни группы "Queen" "Too much love will kill you"
Я часть того, кем я пытался быть.
Дождь горьких слёз меня стремится смыть.
Я так давно безумно одинок,
и дом мой далеко, и путь далёк.
Мне кажется, никто и никогда
не объяснял мне, как взрослеть и что тогда.
Распутать бы сознания клубок:
причина в нём ошибок и тревог.
Любви водоворот тебя убьёт,
когда твой разум выход не найдёт.
Разорван ты меж тем, кого любил,
и чувством, что когда-то подарил.
Приметам ты не веришь, бог с тобой.
Спешишь ты прямо к бездне голубой.
Стремительно твоя мелькает тень
в водовороте этом каждый день.
Я тень того, кем я пытался быть.
Я знаю, что тебя мне не забыть.
Я каждый день дарил тебе рассвет.
Но прошлых дней, увы, потерян след.
И я б поверил вновь любви земной,
Но это невозможно, бог со мной.
И где мне сил найти, чтоб осознать,
что обречен был всё я потерять.
Затянутый смертельною игрой,
я знаю это, как никто другой.
И я отдам любви остаток сил.
Ползти и умолять - теперь мой стиль.
И боль совсем с ума меня сведет.
Но сам я создал тот водоворот.
Стремительно моя мелькает тень
в водовороте этом каждый день.
Адажио Альбинони навеяно одноименным музыкальным произведением, одним из самых проникновенных за историю музыки.
Я снова вижу горы.
Я снова слышу голос.
Я снова рядом с тобой.
Я словно не был собой.
Я слышу снизу прибой.
Нет. Стук сердца.
Я знаю - сверху небо.
Я знаю быль и небыль.
Я помню запах волос.
Я камнем к полу прирос.
Жизнь наша - поле полос:
чёрных и белых.
Что я знаю
Анне М-ской
Возможно, просто хочется любви.
По-видимому, это и не странно.
А за окном застыл знакомый вид.
Прозрачный. Близкий.
Предрассветно-ранний.
Возможно, через час всё вновь пройдет,
но если схлынет - очень ненадолго.
Я знаю только то, что тает лёд
и знаю, что "Любовь" не просто слоган.
Fiducia:
на итальянском – вера, доверие
на латыни – надежда, гарантия
Октябрь. Дождь
Анне М-ской
Люблю заканчивать началом,
когда неясно, что потом...
Когда ветра листву качают.
Когда внезапно вдруг встречают
друг - друга в суете и спешке
два одиночества, две пешки
своей судьбы... А что потом
ложится чистым вновь листом.
Люблю заканчивать началом.
Всё потому, что знаю я:
печаль с печалью не сличать,
как ни была б близка... Печать...
Она уходит, если верить.
Надежду ночью не измерить,
и потому при свете дня
её примите от меня.
Да, что-то кончилось, как титры.
Одолевают боль и грусть.
Я не волшебник, уж простите.
Чудес вы от меня не ждите:
я носом вновь к стеклу приник.
Одни мечты лишь напрямик...
Где ты к окну со словом “пусть”
сейчас свою прижала грусть.
Метамарфозы с лестницами
Новая песенка кажется старой.
Чья-то улыбка, не ставшая славной,
грустно мерцает в конце коридора
странного дома, застрявши в котором
новою песней не ставшая строчка
эхом средь лестниц разносится ночью.
Эхом разносятся ржавые трели
капель, что с крыши проникнуть сумели
в здание это печали и грусти.
После дождя снова будет тут пусто,
правда, просторней для мыслей тревожных,
что притаились в щелях...
Осторожно
пальцем сниму с полотна паутину,
перепишу по-другому картину.
Красок весёлых жалеть я не стану,
не побоюсь показаться вам странным,
изображу я в начале улыбку
девушки ранней задумчивой гибкой.
Сброшу я на пол кусок одеяла.
Сделаю так, чтобы солнце ласкало
груди и бёдер изгибы, тревожа
меч самурайский на столике в ножнах:
призрак сидящего рядом Сигала(*)...
(Только его мне в стихах не хватало).
Меч осторожно сниму вместе с краской.
Перепишу погрустневшие глазки.
Блеск им придам от окошка напротив.
Утро, мерцанье на кожу отбросив,
в щели проникнет холодным рассветом
не по нью-йоркски московского лета...
После... Колени прикрою листочком.
Чей-то размашистый будет там почерк
виден неровными волнами линий...
Дерево ближе к окну пододвину.
Облако вставлю над серою крышей
дома напротив. Летящий неслышно
авиалайнер взметну за высоткой.
Странный узор, что невольно мной соткан,
сетью антенн довершу и верёвок.
Всё это в рамках оконных двух створок
старой квартиры в моём подсознаньи...
Стивен Сигал:
Голливудский актёр.
Мастер восточных единоборств.
След "На улицах тьма Уже столько лет И ветер забыл свой путь..." (из песни Кати N)
Вера у нас одна.
Нету у нас другой.
Тьма - это ночь без дна.
Каждый во тьме - изгой.
Карты легли - врут.
Стоит ли их брать?
Может, твой друг - Брут?
Может, ты сам - враг?
Вера у нас одна.
Шаг в темноту - путь.
Тьма - это ночь без дна.
Где-то внутри - суть.
Стоит ли ждать свет?
Эхом в ушах: "Пусть
скроет песок след,
скроют часы грусть".
Вера у нас одна.
Песни другой - нет.
Где-то во тьме - знак.
Сверху - минут снег.
Нам не дано знать.
Значит, опять в путь.
Верить нельзя снам,
что в темноте жуть.
Восковая табличка Я живу на стихах, как сердечники на валидоле,.. ...И душа превратилась в живое подобье свечи. Иммануил Глейзер
А душа растеклась по бумаге
растопленным воском.
Я разгладил её и достал заостренный стилет.
И я начал писать. Воздух вздрогнул.
И как-то неброско
я собрал снова душу,
но часть - упорхнула на свет.
Я бездомный юнец.
Обладатель заветной таблички
и заточенной палочки - что ещё можно желать?
Растекаться любовью? Дело странной
нелепой привычки.
Растекаться стихами?
Неведомой страстью пылать?
Где ты, юноша пылкий
с горящим закатом во взоре?
Где витает твоя незнакомая с болью душа?
Может быть, над волной
пролетает, течениям вторя?
Может, тенью твоей
над свечою кружит неспеша?
Фотогалатея
Михаилу Эзра
Сказал Роден: - "Беру и отсекаю!"
Всё очень просто: камень и рука.
Душа, в холодный мрамор проникая,
сверкает в нём декады и века.
Стоит фотограф рядом, в галерее.
Потом присядет молча, как Роден...
В раздумьях о созданьи Галатеи,
как Фауст, зафиксировав момент...
Но как отсечь? Ведь негатив - не мрамор,
хотя и тот ошибок не прощал.
Одна, другая, третья... нету шарма.
Лишь птичек отдаленное прощай.
Два несерьёзных стихотворения о процессе стихосложения Кошачья логика
Говорила кошка кошке:
"Я пишу стихи немножко,
В день погожий и в ненастье
Ваське - серому на счастье."
(*) На поэтическом вебсайте
прочитал следующее двустишие первая
строка которого принадлежит Анне Андреевне
Ахматовой, а вторая одному из участников сайта,
под псевдонимом...
Как-то само собою возникло продолжение.
Неизвестному (мне) поэту
П. Д-ву
Здравствуй, поэт неизвестный
мне (до текущей минуты).
Азбуку Морзе услышав,
я прилетел к "многоточьям."
Я прилетел на разведку,
вслушался, глянул, остался.
Но констатирую факт сей:
"Стало нас с Азбукой трое,
Логическое стихотворение Скептики, пожалуйста, не требуйте от поэта логики
Я написал логичный сей стишок.
В нём сердце - только часть от организма.
В нем молнии удар - электрошок,
а мысли о любви - от онанизма.
В нем мысль - биохимический процесс.
Любовь - трамплин в зачатии потомства,
причина, вызывающая стресс,
последствие случайного знакомства.
Цвет неба - преломление лучей
над нижними слоями атмосферы.
Ручей, журчащий звонко - там ручей,
а лес там предпосылка для фанеры.
Аксиома
Я сделал открытье
"О силе упрямства".
Упрямость упрямца
зависит от роста.
Оно равномерно струится
в пространстве.
Воистину, всё гениальное
просто.
Писака или я глазами недоброжелателей
Моим недоброжелателям…
Цветочки да листочки?!. Ерунда!
Подумаешь, трава... туриста стиль.
Была бы еще рифма хоть куда,
а тут фигня: рифмует с килем штиль.
Мы это проходили сотню раз,
мы не желаем Визборов плодить.
Да... автор явно в лирике погряз.
Наверняка любитель побродить.
Зачем писать опять про этот лес?!
Там холодно и сыро и клещи.
Писал бы про технический прогресс,
про то, что не журчит и не пищит.
Диптих с риторическими ответами и вопросами. Кто в ответе Куда нас всех несет и кто за всё в ответе?… Владимир Степанцов
Дорога пыльная да небо,
и тишина, и мы при ней.
Надежды воздух не колеблют
дрожанием ночных огней.
Но тот один, что ярче светит
и дарит путеводный луч,
как будто протыкает ветер
и лес непроходимых туч.
И вот уже немного легче
(была бы пореальней цель).
И не болят как будто плечи.
И виден свет в твоём лице.
Ты чувствуешь себя в ответе,
не сознавая, перед кем.
А рядом бродит тот же ветер
в смешном (из листьев) парике.
Диптих с риторическими ответами и вопросами. Ответ не прозвучит Куда сквозь тьму летит и кружится Земля? Владимир Степанцов
Куда летит Земля?
Куда, и для чего?
Зачем на ней поля,
и рощи, и любовь?..
Зачем мы ищем путь?
Откуда мы идём?
Чего нам не вернуть?
Чего уже не ждём?
И есть ли в чём-то смысл?
И если есть, - то в чём?
В доходчивости чисел?
В вопросах: что почём?
Ну а Земля – летит.
Неведомы пути.
Ответ – не прозвучит.
И, значит, нам идти.
Оранжевый проспект мелодия, как дождь случайный, гремит и бродит меж людьми Булат Окуджава
Люблю я Ленинский проспект
в тот странный поздний час,
когда оранжевым дождём
стекает он на нас.
С его волшебных фонарей,
умывшихся дождем,
cтекает время… У дверей
закрытых молча ждём.
Мы молча ждём. Настанет час.
Придёт заветный день.
И в точности как в прошлый раз
мелькнёт в проёме тень.
И тень твоя метнётся прочь,
к троллейбусу спеша.
И будет мокнуть эта ночь,
поэзией дыша.
Троллейбус свистнет, и потом
секунд ворвется стук,
и Окуджава… Песней он
заполнит пустоту.
И на оранжевый проспект,
умывшийся дождем,
шагнешь… Надежда и успех,
И сам - непобеждён.
Непобеждён и не забыт
вновь возрождённый слог.
Его давно ты сочинил,
но спеть пока не смог.
Школьный диптих. Десятый класс. Март (стр. 146) Школьный диптих. Последний звонок
Мы улетаем всё дальше и дальше.
Улицей лица. Столица. Пыльца
нам не досталась. Не чувствуем фальши.
Ветер уносит нас прямо с крыльца.
Не опылённые. Первые ласточки.
Та же картина мгновенье спустя.
Всё то же самое: битые лампочки.
Только упущен какой-то пустяк.
Мальчики. Девочки. Бантики белые.
Девушки. Запахи. Косы и смех.
Звон колокольчиков. Выводы смелые.
Кисточки взмах… Будто сдуло нас всех.
Снова кружимся в весенних метелях мы.
Пух тополиный и усиков пух.
Выросли девичьи груди… Как смели?
Смехом колышутся, радуя слух.
Прибалтика
Солнце в небе голубом светит,
и на встречу к нам летит ветер.
Он по берегу волну гонит,
и волна сама в себе тонет.
Далеко вперёд бежит берег,
расстоянье мы до мыса мерим.
Может быть, ещё идти с милю,
а следы, что позади - смылись.
Ветра в соснах дребезжат струны.
Это чудо бог назвал - дюны.
Там, за ними, даже в шторм тихо.
Ну а мне милее пляж дикий.
Опьяняет аромат моря.
Чайка с чайкой в вышине спорят.
И я верю, что Земля - сфера.
Горизонт - дугой. Дугой - берег.
* * *
Небо только миг назад было чистым.
А теперь состав из туч мчится.
Море было голубым. Стало - серым.
За волной идет волна злее первой.
И в резиновых штанах вышли люди.
Это значит, что бросать щепку будет,
что черпать её они будут сеткой,
и янтарь в ней находить глазом метким.
Побережье
Я бываю здесь реже.
Воздух прозрачностью режет.
Чайки кричат: -"Где же?"
А что я? Я тут - заезжий.
Одетый слегка небрежно.
На тебя смотрю нежно.
Я как будто стал прежний.
А дюны - они всё те же.
Рассвет сквозь иголки брезжит.
Ветер шумит прилежно.
Море - безбрежно,
но вокруг - побережье.
Другой снег
Сегодня падал снег.
Он раньше был другим:
мгновений светлых бег,
рисующих круги.
Он падал за окном.
Он был белей всего.
И всё казалось сном,
что было до него.
Что было не вчера -
забудется потом.
Растают вечера.
Спою я вам не то.
И будет падать снег,
такой же, как сейчас,
чертя приставку "не",
быть может, сгоряча.
Мне вспомнится - другой.
Не то чтобы белей...
Не станет он пургой.
Не буду я смелей...
Все та же чехарда
снежинок и секунд.
Сначала будет - "да"...
и соли после фунт.
Почти ностальгическое
Гари Лайту
Он пишет о знакомых городах.
Ныряю в буквы, словно в наважденье.
Переживаю снова я рожденье
созвучий, уцелевших в холодах.
Он пишет о далёких городах,
что с каждой строчкой
станут много ближе.
Друзей улыбки прежние увижу
и улицы, плывущие в садах.
Он пишет о любимых городах,
и расстоянья стягивает чувством.
И строфами его опять лечусь я...
Рука выводит что-то о следах.
Киевские осколки Я ездил в Киев много раз. Обычно, в мае и июле, несколько лет подряд. Я очень люблю этот город, с которым связан не только корнями. Там жили и живут мои родные, там живёт мой друг. Я провёл в нем много прекрасных дней и написал один из любимых циклов "Ночные поезда"
Я не писал о Киеве стихов,
и вдруг - он встал своей красою древней.
И этот сон: немой, чудной и нервный,
меня пронял до самых потрохов.
Не помню дней и улиц имена,
но купола сквозь океан сияют златом.
Я по Крещатику опять иду к Арбату,
и тополя роняют семена.
Он жив во мне и вновь зовёт туда,
где запахи весны и лето скоро.
Владимир наблюдает с косогора,
как я пишу "Ночные поезда".
Как некогда сменяет никогда,
так витражи слагают из кусочков:
осколков стёклышек,..
а я из этих строчек...
В Нью-Йорке тоже плещется вода.
Я, плавать не умея, переплыл
однажды Днепр, правда, в узкой части.
Я был тогда совсем не этим счастлив,
а тем, что Чичибабина купил.
Осколки ненаписанных стихов,
каштанов, улиц, мостиков и парков
на слайде старом (выцветшем, но ярком,
как заросли московских лопухов).
Всё вновь сплелось, что дикий виноград
на стенах и балконах в доме дяди.
(Ещё один осколок мною найден,
и я ему, как рифме новой, рад.)
Осколки мозаичного панно
я не могу сложить в одну картину,
и стих рождается
нескладный, странный, длинный.
Двенадцать лет... Недавно и давно.
Картинок мало. Есть один лишь стих
и ощущенье радости и лета,
свободы, дачи, друга, и рассвета,
и мира, что на миг всего притих.
Пора закончить этот перекур...
без сигарет. Уж десять лет, как бросил.
Дела не ждут, стихи писать не просят...
Но это всё из области фигур.
Триптих о Нью-Йорке. Влажность (стр. 22) Триптих о Нью-Йорке. Бродвей (стр. 23) Триптих о Нью-Йорке. Кафе Any Way
В полутьме Нью-Йоркского кафе
мы сидели, слушая певицу.
Незнакомой песенной строфой
Any Way мерцали наши лица.
Наш на час заслуженный причал,
блюдо необычного десерта.
Фрукты, кофе, соус на свечах,
тихая нехитрая беседа.
Две ступеньки вниз от суеты.
Зеркала. Семь столиков и стойка.
У певицы с текстами листы,
у меня свои возникли строки.
Убежать от этого нельзя,
как не убежать от провиденья.
Исчезают новые друзья,
возникают старые виденья.
Дом, работа, творчество, судьба…
Круг, прямая или треугольник?!
Может, ты и выдавил раба,
только ты пожизненный невольник.
Так невольно вызванная дрожь
перебором струн коснулась тела.
Из души умчались грусть и ложь.
Почему… она так опустела?
Я тебя не вижу в темноте.
Лишь знакомый профиль очертаньем.
Час, нам данный, мигом пролетел
незнакомым словосочетаньем.
(1) Имеется в виду – английский язык
(2) В Манхеттене много скальных выходов
Предчувствие “Я вернусь в этот город...” из стихотворения Елены Ч.
Ты вернёшься в мой город
суровой и снежной зимой.
Я узнаю об этом,
хотя мы ещё не знакомы.
Ты вернёшься домой,
впустишь в комнату слёзы и холод,
и прошедшее лето
закроешь осипшим замком.
Ты вернёшься в свой город,
не зная, что в нём есть любовь -
одинокая, словно
в подъезде замёрзшая кошка.
Приподнимется бровь.
Удивление… это не повод.
Но родилось вновь слово
и колет под сердцем, как нож.
Между нами стена -
расстоянье не толще руки.
Мы не знаем ещё,
что столкнемся случайно в подъезде,
что вдруг станет другим
этот город, воспрянув из сна,
и начнётся отсчёт…
Плод запретен отчасти, чтоб грезить.
Кресло
Она ходит ко мне иногда просто так поболтать
и, болтая ногою, пьёт кофе,
расслабившись в кресле.
Её голос заходит в меня в полусне... Благодать.
Тот же кофе я пью, не вкушая –
мгновенье прелестней.
Мы знакомы два года.
Живём по соседству. Друзья...
Иногда посещаем театры, кино и музеи.
Дни проходят щелчками, по линии года скользя,
словно бусы на тонкой и белой, влекущей так
шее.
Эта шея влечет поднимать
и спускать грустный взгляд,
огибая лекалом манящее нежное тело...
Всё, чего я боюсь: - независимых трогать нельзя
даже словом,
хотя,
если честно: -
я просто не смелый.
Яснее лишь… звёзды Люблю людей, собак и свободу Ася Анистратенко
Она любит людей, собак и свободу.
Она любит смотреть на воду.
Вечерами - она читает,
глядя в окошко
на снега окрошку,
что сыплет уже неделю...
Мечтает.
А я что-то медлю.
Не то, чтобы был не уверен.
Я знаю, что буду ей верен.
Мы знаем друг друга два года...
Люблю я такую погоду, и легкое снега круженье.
Рождается жизнь в движении.
Я знаю, что буду ей верен...
Но стоя опять у двери,
Боюсь, что за гранью дружбы
Я попросту ей не нужен.
Себя подбодряю: "Ну же!.."
Сейчас позвоню два раза.
Привычная будет фраза:
"Привет, ты немного раньше..."
А я ей отвечу: "Знаешь..."
Но губы мне сдвинет пальчик
и это одно лишь значит,
что надо идти на кухню
и снова надежды плюхнуть,
как тело дурацкое, в кресло...
Сравненье моё неуместно.
На улице снова снежит,
а я буду прятать нежность,
опять говоря о чем-то,
что нравится той девчонке,
что ловко готовит ужин,
который мне вовсе не нужен...
Как сложно в простейшем признаться...
Ей завтра уже девятнадцать.
А мне уже двадцать восемь...
Я даже имею проседь...
Куплю ей завтра собаку,
а после - я буду плакать
беззвучно,
никем не распознан...
Простимся мы ночью поздней.
Я вновь не смогу решиться.
А нужно ли мне раскрыться?
Уже вторую неделю
над городом, без идеи
кружатся и падают снеги.
Я счастлив лишь только с нею.
Я счастлив сей полночью поздней.
Яснее лишь только звёзды.
Трактат о наивности
Увы, я уже не наивен:
уже и чётче линии
выводит рука спонтанно.
На паспорте морда странная.
Что делать - уже не шестнадцать,
пришлось мне по новой сняться.
О различие между кофейным и чайным сервизами - Сэр, Вы давно курите? - 60 лет... - А Вы знаете, что за эти годы Вы потратили на сигары сумму, на которую могли бы купить, скажем, вот этот небоскрёб! - Простите, а сами Вы курите? - Конечно, нет! - А небоскрёб у Вас есть? - Нет - у... - А этот... как раз мой! Из старого анекдота
В кофейные чашки
сложно разлить дым от сигарет,
особенно если ты бросил курить.
На сумму,
сэкономленную на зажигалках,
можно купить чайный сервиз
хотя без виз
не удастся пригласить
друзей на чай.
Невзначай....
Ведь Москва не там, где Нью-Йорк...
Тогда какой с него прок,
если ты сам пьёшь из глиняной кружки,
а твоя подружка
пьёт кофе.
Её профиль
сводит тебя с ума,
но сумма
несказанных слов
ускользает
весьма ловко.
Она - не хочет быть золовкой
твоему брату.
Она не прочь пройтись по Арбату...
Сервиз передаришь позднее,
а пока
вдвоём по Бродвею
спешите к тебе в апартмент.
Весна бросается мартом.
Ты далеко не противен...
Пирог заполняет противень.
Она сидит напротив,
уставшая после работы..
В отличие от тебя - курит.
А ты её слегка журишь,
что она обещала бросить...
А она - потреплет твою проседь,
затерянную у виска справа,
улыбнется, и скажет, что не права,
и подставит для поцелуя головку,
несмотря на то, что не хочет
быть золовкой
твоему брату...
И далеко до Арбата.
Но зато близко профиль.
И остыл кофе.
И беседа уносит
от сигарет и от чая,
и ты встречаешь
и речной всплеск, и крики чайки.
Отчаянно, без утайки
ищешь слово
и, не найдя, снова
пьешь чай из любимой кружки,
наслаждаясь глазами подружки.
О любви к преферансу Как в старом немом черно-белом кино... ... Мой Гамлет, Мой Мастер, Мой Граф Монте-Кристо, Ты только мне вслух признаваться не смей. Марина Гарбер
Я пулю давно не пишу в преферанс.
Увы.
На вистах я уже не блефую.
И с грустью в глазах констатирую:
"Пас..."
Себя за любовь отлученьем штрафую.
Разлука привязана к луке седла,
седана сиденью, обивке из кожи.
Вращаюсь в ночи вопреки или для...
Вослед Окуджаве промолвлю: "Мой Боже..."
Ты смотришь мне вслед, повторяя: "Прости,
я, право, пыталась..." - что дальше - не слышно.
Из лука стрела попадает в сти
хи
в строку всередине
"... что вышло -
то вышло".
Каблук выдает неуверенный шаг.
Глаза зеленеют сквозь хлопья тумана.
Е2 - Е4. Осечка и шах...
И я не герой ни кино, ни романа.
Разлука привязана к луке седла.
Стянули все жилы из старого лука.
А сказки начало: "Жила да была…"
А с новой страницы: "Была лишь разлука".
В чёрной дыре А ты по-прежнему всё ждешь писем, Тебе по-прежнему не те пишут... Ася Анистратенко
Почтовый ящик пуст, как чёрный дыр.
До дыр протёрты джинсы на коленях.
Ты куришь и жуёшь швейцарский сыр.
В усы искусно прячешь ты сомненья.
Читаешь ты потрепанный журнал:
стихи, в которых слишком много боли.
А автора ты так и не узнал.
(Обложки нет. Оборвана...)
А стоит?
Ну, повезёт, и номер ты найдёшь.
Заштопаешь дыру в своем незнании.
Но это ведь не то, чего ты ждёшь,
а только отвлечение сознанья.
Это просто девчонка
Две косички, две бровки,
что собрались в полёт.
Это просто девчонка,
если кто-то поймёт.
Это просто надежда.
Это просто глаза.
Две косички, как прежде.
И никто не узнал.
Это просто соседка.
Это просто мечта.
Строчки песни… беседа.
Но никто не читал.
Две косички. Косынка.
Двух озёр синева.
Кто-то звёзды просыпал.
Кто-то имя назвал.
Это просто девчонка.
Девятнадцатый год.
Две косички, юбчонка.
Счастье мимо идёт.
Кто его остановит?
Кто утонет в морях?
Оси вновь наготове.
Звёзды в небе горят.
Школьная арифметика (или течение без подлежащего)
Как будто ни о чём.
Вполголоса, несмело.
Саврасовским грачом.
Банальным школьным мелом.
Меж пунктов "А" и "Б"
из небыли в былое.
К несозданной тебе.
Непознанной тропою.
Как будто в никуда
вдоль улицы обратно
весенняя вода
течёт - и то приятно.
Ненайденный ответ
к незаданным вопросам.
Весной тумана нет.
Так где же истин россыпь?
Спросонья - не взлететь.
Душа зимой устала
на прошлое глядеть...
Из "А" беря начало,
мечтой одной живя,
шагаю в "Б" – беспечен.
Пою, слова жуя...
Два и двое Всего два дня, насыщенные счастьем... Казалось, годы уместились в них. Яфа
Всё очень просто: "Жили-были двое".
Всё так банально - встретились однажды.
Как будто не хватало им покоя.
Как будто не боялись этой жажды.
И были две неповторимых ночи.
И были два волшебных, чудных утра...
Дождём воспоминаний льются строки
и снег ложиться подле, память пудря.
Всё это было в прошлом, в старой сказке,
предельно устремляющейся в точку.
Идёт на стенах фар машинных пляска.
Весны грядущей набухают почки.
Маячок Мы с тобою не знакомы пока В. Третьяков
барду Виктору Третьякову
Я тебя называю звёздочкой.
Я с твоим засыпаю именем.
Этой ночью опять морозило.
Значит, будут деревья в инее.
Всё покажется снова сказочным,
и откликнется, как аукалось.
Нет, не сон показался красочным,
не сомненья меня баюкают.
Нам разлуку не мерить милями.
ведь я знаю, мы снова встретимся.
Я ввалюсь со словами: - "Милая... "
Как метель, мои мысли вертятся.
Роса и пыль
Возникнуть силуэтом в Вашей двери:
усталым, в запыленных сапогах...
Хочу не просто быть, не только верить,
росу сбивая в девственных лугах.
Верить в сказку
Когда завершается сказка,
когда остаётся лишь иней,
всегда вспоминается фраза,
которую в детстве ты вывел.
Но солнце садится за крыши,
и люди вдвигают засовы,
и где-то за стенкою слышен
мотивчик приятный попсовый.
Хотеть не вредно А хочешь, с тобой поделюсь я Любовью, похожей на птицу Алёна N.
Хочу, чтобы ты поделилась
с рассветом той нашей любовью.
Хочу, чтоб надежда искрилась
закатом в разлившемся море.
Мечтою хочу воплотиться,
вернее - занять её место
(напившись студёной водицы,
подставив сомненья норд-весту).
Хочу!.. Это слово нескромно.
Но всё-таки, всё же... хочу я
своим поделиться огромным,
в меня не вместившимся чувством.
Красавица с портрета Модильяни
Ко мне явилась девушка из сна,
сошедшая с портрета Модильяни.
Спустилась тихо, как сама весна,
и молча села рядом на диване.
Пустой портрет смотрел на старый двор
и на полоску света из-под двери.
Я был готов нести какой-то вздор,
и глупым снам своим опять поверить.
В углу напротив тикали часы,
а я сквозь шум ловил её дыханье,
и тихо выпускал себе в усы
надежду вперемешку со стихами.
Я слишком часто сам себе внушал
придуманные мною идеалы.
И засыпал, мечтая, не спеша,
закрывшись с головою одеялом.
Шаманство
Дине Баймухаметовой
В этой области пространства
происходит всё иначе.
Там не стоит удивляться
никогда и ничему:
ни любви, ни постоянству,
ни предательству тем паче...
В этой области пространства:
и в длину, и в ширину.
Но в отличие от многих,
нам с тобой давно известных,
в этой области пространства
происходят чудеса:
не стираются там ноги,
не звучат фальшиво песни,
и о чувствах очень страстно
там ты сможешь написать.
В этой области пространства
мы с тобой шагаем рядом.
И для нас там краше ночи,
и для нас там – ярче дни.
По дорогам наших странствий,
где навстречу ложь и правда.
По дорогам наших строчек,
что для нас звучат одних.
Хлебец с мёдом Вот льется мед из глиняного кувшина, а рядом лежит преломленный хлебец. Тень - пролетела птица. За окном расцветающий сад. А если пойти дальше, за ручьем, за большим камнем будет оливковая роща. И все это - прямо сейчас. Радость от обычного существования, возможность жизни. Прямо сейчас пронизывает вечность и остается неколебимым. Дина Баймухаметова
Дине Баймухаметовой
Вот льётся мёд на хлебец - из кувшина.
Вот старый лес за тихою рекой.
Чуть дальше – в небо тянутся вершины.
Вот крепче я обнял тебя рукой.
Вот ты вздохнула, сладко потянувшись.
По саду прошмыгнула птицы тень.
О, как прекрасна ты, едва проснувшись...
... Но, не спросясь, рванул куда-то день.
А мы за ним зачем-то... В самом деле
нам в той минуте жить бы... Но нельзя.
И мы идём. И путь нам не постелен.
И рядом, и не в ногу - не друзья.
И сон – не сон. Реальность – не реальность.
Естественно – мелькание минут.
Критерий расстояния – не дальность.
А только ждут нас - или же не ждут.
* * *
Увы, наш путь не сахар и не мёд.
Да, в общем, мы не ждём такой поблажки,
пытаясь растопить зимою лёд
и не глотком из горла мёрзлой фляжки.
Не спится
Дине Баймухаметовой
Приколотая бабочка-луна.
Листок тетрадный в мокрую линейку.
Звенящая не в такт слегка струна.
К дну ящика прилипшая копейка.
Возможный город
Дине Баймухаметовой
Когда ты приедешь (пусть это и будет не скоро)
украсим стихами безумный наш, суетный город,
и, за руки взявшись,
пройдём по притихшим аллеям
в предутренний час,
когда небо на крышах алеет.
С тобой нас связали
не книги, не песни, не дружба...
Да, в общем, названье предметов
не так уж и нужно.
Мы жили с тобою в одном не знакомом нам мире.
И вдруг осознали, как просто он сделался шире.
Когда ты приедешь?..
Я знаю – вопрос неуместен.
Ведь дело не в дате, когда мы окажемся вместе,
а в том, что случайностей в жизни,
увы, не бывает...
Лишь крыши над городом
молча призывно пылают.
Звучащие условности “клавиатура, монитор, время стекает строчками цифр” Дина Баймухаметова
Дине Баймухаметовой
Капают звуки, как буквы с экрана.
Вечер уходит и ночь на подходе.
Что это?.. Видимость?.. Всё это странно…
Может, реальность?.. Забавно, но вроде…
Всё это так и всё это случалось.
С нами ли?.. С кем-то из ближнего круга?..
Капают строчки… Почти не осталось
слов, что сказать мы хотели друг – другу.
Вот уже ночь воцарилась в квартире:
новые звуки и новые мысли
азбукой Морзе, неясным пунктиром.
Буквы исчезли – нахлынули числа.
Скоро утихнет и это журчанье.
Сны за спиною столпились безмолвно.
Снова запуталось наше сознанье…
Что не случится - всё будет условно.
Озвученная пантомима Не искать упреков, не искать сомнений. Поверять секреты тихим странным теням. Позабыв мгновенно, что все в мире бренно, Позабыв на вечность, что бывают стены. Дина Баймухаметова
Дине Баймухаметовой
День усталый быстро скрылся за домами
и на миг внезапно стен раскрылся камень.
Набежали чувства, налетели мысли,
еле видной тенью в воздухе повисли,
выпали дождями, облепили снегом,
окружили: быстро опускаясь с неба
легкими шагами, поступью незримой,
шлёпая навстречу в звёздной пантомиме.
Едем, едем, едем. Снова, снова, снова.
Будет путь не близкий. Будет биться слово.
Ночь устало глянет, нам лаская спины.
И напев польется вдоль дороги длинной.
Перекрёсток веков Где-то поезд пронзает ночь, Но неспешен его разбег. ...Не окликнуть и не помочь. И уходит последний век. Дина Баймухаметова
Дине Баймухаметовой
А поезда уходят и уходят
туда, где писем нет и нет стихов,
туда, где век ушедший переходит
через пригорок в царство вечных мхов.
Мы вслед глядим печально и с надеждой.
Мы новый ждём, идущий поперёк.
Ведь что-то повторится, будто прежде.
А что-то нет... Нам прошлое не впрок.
Нас нет нигде. Не там мы и не вместе.
Из века в век не ходят просто так.
Пока не женихи и не невесты,
а лишь прохожие: чудачка и чудак...
Но поезда уходят и уходят,
так просто мчат, а не из века в век...
Там что-то за пригорком происходит.
То снег идёт, то слышен детский смех.
Полустанок ноября
Дине Баймухаметовой
Я знал, что ты живёшь в моём дворе...
Не во дворе - на улице... В районе...
Я знал, что мы столкнемся в ноябре.
Не знал лишь где:
в кино иль на перроне...
Я ничего практически не знал:
ни имени, ни возраста, ни роста.
Я просто верил с детства глупым снам,
и не спешил разумным стать и взрослым.
Мелькали полустанки ноябрей.
Дожди сменялись снегом и обратно.
Ты становилась краше и добрей,
а я всё ждал мою невероятность.
Ноябрь на носу, я сам не свой.
Брожу в толпе, глазея и толкаясь.
Всё бормочу: - "Найди меня - я твой..."
И нечто странное
исполнить в такт пытаюсь.
Дикие сны "Мне двадцать шесть веков навеки - Давно жива, давно мертва... Закройте золотом мне веки. Я - степь, ковыль, земля, трава..." Дина Баймухаметова
Дине Баймухаметовой
Одна казахская принцесса
живёт на севере Москвы,
недалеко совсем от леса,
меня забывшего... Увы.
Она не скачет степью дикой,
хотя порой, как в странном сне,
ей видятся батыров лики,
и прошлое встаёт ясней.
Все двадцать шесть былых столетий.
Всё "степь, ковыль, земля, трава".
Так сложно в снах найти ответы...
Вновь за окном шумит Москва.
Встает Останкинская башня.
Туман... Семнадцатый этаж...
Но взгляд бежит намного дальше,
так далеко, что страшно аж...
По каплям собранные крохи...
Вот вижу я в нью-йоркском сне
принцессу из другой эпохи
на диком гордом скакуне.
Она промчится и исчезнет.
Окутает Манхеттен ночь.
И диких лет прошедших бездна
нас обовьёт, как липкий скотч.
* * *
Я в эти странные минуты
стелюсь густой степной травой
иль вырастаю старой юртой,
чтоб хоть во сне побыть с тобой.
Но сны "проходят с интервалом"...
Когда ты спишь, - пишу стихи,
а в "тот момент, когда ты встала",
сплю я, рассудку вопреки.
Другая Москва
Дине Баймухаметовой
Я опять отнюдь не здесь - я с тобой.
Там, где снег сейчас лежит голубой.
Там, где тень от золотых фонарей
да следы у дверей.
По ночам осторожно брожу.
Никого я, не дай Б-г, не бужу,
лишь под нос я напеваю мотив,
в песню ночь превратив.
Засыпает в новом платье Москва.
Та, которую я раньше не знал.
Та, в которой поселилась любовь,
из сугробов встав вновь.
Пусть прохожим сумасшедшим кажусь.
Пусть, возможно, что опять простужусь.
Эта песня будет следом за мной
мчаться снежной волной.
Ты проснешься и увидишь следы.
Догадаешься, что я тут ходил.
И внезапно запоёшь мой мотив,
из сугробов схватив.
И тогда вдруг очнётся от сна
и вернётся в этот город Весна,
и тогда я, возвратившись в твой двор,
заведу разговор.
Уплывающий город За окном все рыжеватое, и белое кружится в воздухе, даже не кружится, отдельных хлопьев не видно, видна эта, чуть рыжеватая, ночь и дома. Очертанья домов - то ли призраки домов, то ли громадные корабли... и очень тихо, только ветер... Дина Баймухаметова
Дине Баймухаметовой
Только ветер, только ветер
за моим окошком воет.
Только вечер, только вечер
опускает рыжий свет.
В этой темени и сказке
снегопад укроет город.
В этом танце, в этой пляске
зарождается сюжет.
Твоей восточности Моя восточность и наша ближневосточность, Любимые нами книги и песни, копируя точно Друг друга, чередой по Москве и по Нью-Йорку Брели неосознанно ... И замерли: мои - в Форт Трайон парке, твои - на Красной. В этот момент ты кнопку нажал на сайте тысяч поэтов... Шел год две тысячи первый. И было лето. Дина Баймухаметова
Дине Баймухаметовой
Здравствуй, моя Восточность.
За слов опасаясь точность,
дарю я тебе лиричность
в количествах неприличных.
Дарю я тебе ежедневно
всё чистое, ясное, нежное,
что где-то во мне сокрыто...
Опять говорю избито...
Я фальши боюсь и обмана,
поэтому утром ранним,
а также полночью поздней,
срываю созвучий гроздья.
Боюсь я обыденной прозы,
боюсь не казаться серьёзным,
когда вовлекаю в рифмы
слова для восточной нимфы.
Два слова о принцессах
Дине Баймухаметовой
Как являются принцессы?
Кто-то в белом Мерседесе.
Кто-то мчит на сером волке.
Небольшая часть - в кошелке.
Будет правильным ответом
речь о призрачной планете.
Также и об Интернете.
Верьте!
Что на них одето? - Лето.
Платье из цветов и света
лунного, а звёзд вкрапленья -
главное их украшенье.
А в дневном, простите, свете
прячутся они в букете,
волосы им треплет ветер.
Где-то...
Может, все они блондинки
и приплыли к нам на льдинке
с Полюса с медведем белым?
Может, выкрасил их мелом
обормот - волшебник странный?
Может быть, блондин и сам он?
(Правда, с рыжими усами).
Срам-то…
Может быть, они брюнетки -
кареглазые кокетки
к нам приехали с Востока?
Ростом сами невысоки,
но изящны, грациозны,
как российские берёзы.
Имя им - принцессы Грёзы.
Ёрзай!
Может быть, они москвички.
Без капризов и привычек
вредных… (если - то немножко).
Где ж они? Да за окошком,
занавешенным гардиной,
с яркой сказочной картиной:
остров, яхта и дельфины…
Стильно…
Есть принцессы из былины.
Есть - из лампы Алладина.
Все они милы, прекрасны.
Все они - пришли из сказки.
Но милее мне другая.
Как ее зовут? - Не знаю…
Надо счистить паутинку…
Легенда о возвращении менестреля Ты ушел воевать Против темных, злых сил. Я тебя буду ждать у окна. Дина Баймухаметова
Дине Баймухаметовой
Она застыла и ждёт у окна
и смотрит в звёздную даль.
По небу кометой черкнула война,
и с плеч соскользнула шаль.
И сердце сжалось от стука копыт.
Любимый уехал в ночь.
Но верит она, что не будет убит,
и к солнцу подбросит дочь.
Ещё недолго под сердцем пока
чуть ощутимая жизнь,
но с каждой неделей округлей бока
и хочется - не спешить.
Время-возница торопит коней.
Копыта в висках стучат...
Нагрянула осень потоком дней,
но горы вдали молчат.
Вот звёзды замерзли и выпал снег,
и стал круглее живот.
Отчаянье смотрит сквозь времени бег,
но сердце - верит и ждёт.
Прорезал замерзшую комнату крик
и тихий прекрасный плач.
И чудо свершилось, когда в этот миг
мелькнул за окошком плащ.
И кто-то мгновенно лишился чувств,
когда отворилась дверь…
- Ты можешь промолвить: -
"Легенды все чушь!"
но было так: верь - не верь.
* * *
Гитару сними и струны настрой,
мой храбрый супруг Менестрель.
И песни старинной мотив простой
пусть тихо вольется в метель.
Ведь даже метель в ночи не страшна,
когда в доме мир и любовь,
и знаешь точно, что свет и весна
сюда возвращаются вновь.
Случайные связи (Моим виртуальным друзьям)
Дине Баймухаметовой
Обожаю случайные связи...
Не подумайте, бога ради,
что люблю я случайных женщин
или граждан, чей образ грешен.
Просто я, как поклонник WEBа(*),
где я был, но считай, что не был,
обожаю встречать внезапно
души тех, кто с тобою залпом
может выпить и эль и море,
иногда немножко поспорить,
но всегда, уловив с полуслова,
разлетевшись и встретившись снова,
улыбнуться (пускай виртуально)...
* WEB - подразумевается Интернет Если
Дине Баймухаметовой
Совпадений может быть много
и даже очень.
Ты можешь их замечать
и днем и ночью.
Заносить в книжку.
Смотреть глубже и выше.
Заблуждение или о свёрнутой шее Мне суждено стихи носить, не смея рассказать ... Ведь я забыл тебя спросить, умеешь ли читать.
Дине Баймухаметовой
Умные девушки носят очки.
Глупые девушки носят их тоже.
Как же мне, грешному, их различить.
Кто мне, несчастному, в этом поможет.
Умную девушку встретить хочу.
Чтобы стихи понимала хотя бы.
Я головой постоянно верчу.
Тридцать четвертый минует октябрь.
О хрюмзиках до дней последних донца В.В. Маяковский
Дине Баймухаметовой
Как хрюмзики становятся друзьями?
Они о том порой не знают сами.
Об этом, вроде, знают только звёзды.
Но спрашивать у звёзд сегодня поздно.
Вдвоём с тобой поём одну мы песню.
Идём мы по одной дороге вместе.
А над холмом уже сияет солнце,
И котелок своим сверкает донцем.
И я твою сжимаю крепче руку.
Нас песенка ласкает эхом гулким.
И тем, кто в ней, - всегда легко и просто:
как юным и наивным, так и взрослым.
Ёкнутый
Дине Баймухаметовой
Ты спросила - Ты, что - толкиёнкнутый?
Я ответил - Похоже, что ёкнутый.
Если хоббитом только легонечко,
в целом место осталось лишь с кончиков:
на носу и немного на пальцах...
Разъясняю в чём дело, братцы.
Я, конечно, сначала был Галичный
(началось всё с Александра Аркадиевича).
А потом я с любимой "Кометой"
продвигался, Высоцким задетый.
Я с пожаром в душе к вам пожалую,
разогретым давно Окуджавою.
Вместе с Визбором двинем мы в горы.
С Городницким проследуем в море.
С Макаревичем тихо, вполголоса
я спою про различные полосы,
что порой на пути нам встречаются.
Вскользь замечу, что пиво кончается.
Закурю я с "Дорогой" Берковского.
Отхлебну я остаток "Московского".
Над "Апрелем" слетаю с Сухановым.
И закончу тирадой престранною,
что понятна лишь людям и хоббитам
и другим представителям Родины,
тем, кто может реально (не грезя)
верить в Дружбу, Любовь и Поэзию...
Заморозки "Улетело вдохновение, До кусочка все пропало." Дина Баймухаметова
Дине Баймухаметовой
Ты не бойся прозы жизни.
Ты своей не бойся песни.
Настроение - не признак.
Изменяться - интересней.
Пусть ушло за тучи солнце.
Пусть мороз скребется в окна.
Это просто полночь бьется
и щекочет щечку локон.
Прогони свои сомнения.
Пусть струны рука коснется.
Улетело вдохновение?
Полетает и вернется.
Странная песня
Дине Баймухаметовой
Я сегодня как пьяный.
Я почти что влюблен.
Ощущенье не странно.
Странно то, что не сон.
Не бывает так в жизни.
Я чего-то боюсь:
то ли выявить признак,
то ли вызволить грусть.
Опасаюсь я фальши
и не той чистоты.
Я не знаю, что дальше.
Вновь боюсь я застыть?..
Прохожу где-то рядом,
не заметив опять
ни печального взгляда,
ни упавшую прядь.
Что за странная песня:
сей отрывистый стиль.
Слишком много в ней "если",
слишком долгим был штиль.
И смотрю я в надежде
на квадрат парусов.
...Всё такой же, как прежде,
от хвоста до усов.
Возвращение героя песни Ю. Визбора к его дорогой, несравненной леди О, моя дорогая, моя несравненная леди, Ледокол мой буксует во льдах, выбиваясь из сил. Золотая подружка моя из созвездия Лебедь, Не забудь - упади, обнадежь, догадайся, спаси. Юрий Визбор
Дине Баймухаметовой
Ты сидишь на диване, поджав сексуально колени,
а я нагло прилёг и подставил для ласок свой чуб.
Нет камина у нас, но я слышу, как шепчут поленья,
и под пляску теней познаю откровение губ.
Ветер мартовский в окна стучится, порою стихая.
Я тихонько пою, прижимаясь к колену щекой.
И упрямую чёлку твою я со лба поднимаю,
чтобы видеть в твоих океанах уют и покой.
Я тону в них и снова, и снова, и снова
я готов повторять непрерывно бессмыслиц слова.
И пускай мои песни забыты, наивны, не новы -
ты их любишь, а всё остальное на соснах смола.
"Золотая подружка моя из созвездия Лебедь."
Тополёк мой московский
среди безразличных витрин.
Ты, "моя дорогая, моя несравненная леди",
посмотри мне в глаза, улыбнись и слезинку сотри.
Я тону и всплываю, я счастлив,
как мальчик безусый.
Я тебя обниму, ты задремлешь, прижавшись ко мне.
С тонкой шеи сниму осторожно янтарные бусы.
И из сердца уйдут грусть и боль
в виде льда и камней.
Волшебная комната
Дине Баймухаметовой
Где эта комната? Право, не знаю я.
Может, в Москве, а быть может, в сознании...
Прибрано, чисто, уютно, ухожено.
Книги на полочках бережно сложены.
Столик изящный в углу у камина.
Кресла ажурные выгнули спины.
А за окошком готическим, стрельчатым
лес засыпает, окутанный вечером.
Древний, могучий, неведомый, сказочный...
Что ещё? Что в этом месте загадочном?
Там засыпает принцесса раскосая
с длинными иссиня-черными косами.
Фея восточная. Милая, добрая...
Мысли её отгадать ты не пробовал?
Много желаний, стихов нерассказанных,
с кем-то далеким, невидимым связанных...
Заветная комната
Дине Баймухаметовой
У каждого есть своя заветная комната.
У кого-то она из серебра,
а у кого-то из золота.
Третий выберет - ледяные да стеклянные.
Иной предпочитает замки песчаные.
У кого-то они из парчи,
а у кого-то из ситца.
В какую войти?
В какую попроситься?
Нет!... Мне этих комнат не надо.
Они не стоят толики твоего взгляда.
Меня интересует
иная комната.
Она из чувств и надежд
моих сколота.
Она предназначена
Прекрасной Фее,
чье имя вслух я молвить не смею.
Соло на трубе И муравья тогда покой покинул, все показалось будничным ему, и муравей создал себе богиню по образу и духу своему. Булат Шалвович Окуджава
Дине Баймухаметовой
Пока ты не пришла, я был другим.
Я плыл, ведом течением. На ощупь
я брёл один сквозь призрачные рощи,
свистя под нос любви печальный гимн.
Пока ты не пришла, я был не тем.
Не настоящим. Грустным. Одиноким.
Теряясь, уходили в полночь строки.
Им в такт моих шагов сменялся темп.
Я ждал тебя. О, как тебя я ждал,
буравя взглядом дикие созвездья,
свершающие в небе переезды,
манящие в неведомую даль.
Но вот уже неделю по ночам,
едва глаза закрою, слышу снова
звучащее трубы далёкой соло,
дарующее радость и печаль.
Всё те же сосны, звёзды и река.
Пейзаж не изменился, только сердце
колотится в неведомую дверцу,
влекущую меня издалека.
На завтра Your song - it is our flaming hearts. Don't be afraid, last of the Bards... Дина Баймухаметова
Дине Баймухаметовой
Твою мечту убили сны:
ты растворился в них вчера,
и утром встал уже другим,
и произнёс: "Пора!.. Пора!.."
Назавтра будешь ты в пути
сквозь грохот волн,
сквозь ветра вой.
Уйдёшь, меня не разбудив,
не захватив опять с собой.
И звёзды станут мне не те:
они - лишь компас для тебя,
а сто твоих дорог-путей
в мои глаза с тоской глядят.
С тобой твой Б-г - не смей робеть:
хранит тебя моя любовь.
Вчера, сегодня, завтра, впредь.
Так каждый день: как будто вновь.
Сезон копыт Копыта, копыта, дорожная пыль, Бессчетные лиги по Тракту. Дина Баймухаметова
Дине Баймухаметовой
Копыта, копыта
под звёзд перезвон.
Какой нам резон,
открывая сезон,
Сезам открывая,
не веря слезам,
с коней не слезая,
без "за" и "нельзя",
куда-то вновь мчяться,
над степью скользя?
Копыта, копыта:
попытка броска.
Великая пытка.
Фортуны оскал
сосками сверкает
на млечном пути...
Мы что-то впитали,
измазав виски.
А кто-то ласкает
любимых соски.
Копыта, копыта.
Откуда? Куда?
Идея дороги –
обмана бурда.
Зачем быть в разлуке,
коль Б-г наш л-ю-б-о-о-о?.
Зачем нам искать?
В алгоритме вновь сбой,
и ты не столкнешься
в дороге с собой.
Копыта, копыта -
попытка успеть.
И ветер устанет
однажды свистеть.
Копыта устанут...
Но станет светать,
как раньше и позже,
вчера и опять...
А каждая пядь
возвращает нас вспять.
Копыта, копыта…
Уже рассвело.
Родная, тебе
подарю я седло.
Ведь смысл в копытах
не стук и не пыль,
а память о тех,
с кем однажды ты был.
Родная, поедем…
Одной мы судьбы.
Ответственность по образу и духу своему Булат Окуджава
И мы узнаем: Бог - один, И мы - по образу, мы – живы Дина Баймухаметова
Дине Баймухаметовой
Да, мы по образу... Пусть образ тот далёк.
Непостижимы связи той дороги,
где мириадами свечей горит пирог
и мы под ним застыли – полу...
Боги
полощут ветром паруса плащей.
Уже задул он свечи. Скоро утро.
И стебельки пустых дорог - плющей
он посыпает пылью, словно пудрой.
И так вот не по картам – по стихам.
Куда? Зачем? За смыслом ли?.. За ветром?..
Долина ли? Низина ли? Ухаб?..
Мы расстоянье меряем не в метрах.
Прядь непослушная дороги
Дине Баймухаметовой
Нам иначе нельзя,
мы должны раствориться в рассвете,
ночью звёздами выпасть
и снова травой прорасти.
Где же краски мне взять?
Как запомнить всё то, что приметил?
Как твой образ украсть?
И шепчу я: - "Родная, прости..."
Нам иначе нельзя:
мы снежинки, дождинки, мы строчки.
Мы уносимся прочь.
Наш удел быть всё время в пути.
Улетаем скользя...
Мы не ищем дорог, что короче.
Нам порою невмочь,
но нельзя нам, родная, грустить.
Разбрасывающая созвездия
Диночке в день рождения
Если долго идти по дороге, ведущей на Север,
можно девушку встретить,
стоящую молча над кручей.
В её взгляде - увидеть поэзии скрытую веру
и понять, что нигде не найти
ни печальней, ни лучше.
Если долго идти по дороге из нашей деревни,
потонувшей в лесах,
позабытой и Богом и чёртом,
просто молча ступать
в окружении магии древней,
ощущая опять, как вскипают сомненья в аорте,
можно быстро забыть на минуту
о боли и скверне...
потеряться, а после, опомнившись,
с новою силой
песни снова писать, и себе
научиться быть верным,
чтобы взгляд растопить той девчонке,
далёкой, но милой.
Надо просто писать
под бурленье поющих сомнений.
Надо просто идти по дорогам.
На Север ли? Дальше?
Надо чувствам своим доверяться
безумным мгновеньем…
Пусть они прозвучат переливом
без грязи и фальши.
* * *
Та девчонка стоит и горстями бросает созвездья.
Я тихонько бреду, не решаясь опять подойти.
Может, завтра?.. Сейчас
мне опять остаётся лишь грезить…
Кофе со снегом
Зима, одиночество, чашечка кофе
и чувства приходят, как будто во сне,
как дым, застилающий замерший профиль,
как тихо слетающий с Осени снег.
Она отрясает забытые страхи.
Она надевает одежды из льна.
Добавь мне, пожалуйста, в чёрное сахар.
Не надо грустить: ты уже не одна.
Шуршание (Первый снег в осеннем парке)
Шуршат под снегом листья в такт шагам.
Сплетаются следы в слова и строчки.
Тенями облаков летят денёчки,
и птиц штрихи порхают поперек.
Стихи ложатся...
Молча убегает
загадочность, мечтательно нагая.
Ей на замену движется другая,
но мне сиё движенье невдомёк.
Лишь только птичий гам...
Да тени веток
вокруг следов не скрещивают клеток,
а, значит, и не делают предмета
в порядке, что слагается уже.
Слагается?
А, может быть, сложился...
А что-то неосознанно кружится.
И остается с этим мне ужиться...
Но однозначны только парк и снег...
Лишь только снег...
И скрип шагов...
И эти листья,
шуршащие невидимою мыслью,
которая пока едва струится,
как этот через ветви парка свет...
А парк наполнен гамом...
Повторенье?
Похоже, что повтора в гамме нет,
хотя сознанье скачет...
Что се значит?
Что кто-то птиц вспугнул
и не иначе,
как движется сейчас навстречу мне.
Отсюда этот гам?
Вполне возможно...
Следы шуршат осознанно тревожно.
Следы шуршат.
Им будто вторит эхо.
Следы шуршат...
Не верь своим ногам.
Следы шуршат, что листья снова в белом.
Я знаки вывожу опять несмело,
но, вроде бы, почти уже уверен,
что кто-то движется сейчас навстречу мне.
Я чувствую её. Её шуршанье.
Незнанье обращаю в осязанье.
Следы шуршат, и что-то я узнаю...
Кулачок на счастье или бормотание
Оле Шишкиной
Дорогая, сожми кулачок.
Всё, о чём ты мечтаешь, случится.
Притаился за печкой волчок:
караулит, кому тут не спится.
Спят давно и петух и барбос.
Даже плюшевый дремлет тигрёнок.
Спрячь скорее в подушку свой нос.
Спи медово, мой сладкий лисёнок.
Дорогая, сожми горячо.
Всё, во что ты поверишь, настанет.
Пусть усядется сон на плечо.
Пусть тревога умчится пустая.
Всё хорошее снова в пути,
приближается облаком белым.
Не проси тебя сразу будить.
Всё узнаешь наутро ты первой.
Диптих с пеликаном. Пеликан (стр. 226) Диптих с пеликаном. Вдоль кромки прибоя или полёт пеликана
Моя половинка живёт на другом берегу.
Когда бы реки... На другом берегу океана.
Вдоль кромки прибоя я снова куда-то бегу.
Безмолвным эскортом парят над водой пеликаны.
Оттенком их перьев как будто окрашен закат.
В шуршанье прибоя вливается осыпью гравий.
Я просто бегу, не мечтаю, не бьюсь об заклад
с немым великаном,
что в силах хоть что-то исправить...
И в праве спросить и опять не услышать ответ,
за солнцем закатным опять продолжаю движенье.
А там, на другом берегу, скоро встретит рассвет
моя половинка, почувствовав странное жженье.
А птицы летят, и безумно красив их полёт.
Уносят ответы опять они в сомкнутых клювах.
И зябко мне стало, как будто приснился мне лёд,
но знаю я точно, что в эти мгновенья не сплю я.
Еще не открытая мною частичка меня.
Моя половинка, с которою вместе я не был.
Да, мы в состоянии только искать – не менять,
но вечному поиску сердце открыто, как небо.
Ночное волшебство “Забери меня отсюда, забери...” Mike Etelzon, Марина Крутова
Оле Шишкиной
Я к тебе опять сегодня прилечу.
Это чудо мне, родная, по плечу.
Я сегодня окрылен и опьянен:
прилечу к тебе на облаке, как сон.
Только жди и только верь: всё ж в первый раз.
Только ты не отворяй прикрытых глаз.
И дрожание твоих больших ресниц
я озвучу тихим шелестом страниц.
Воссоздал я волшебство простым стихом.
Я, поймав, вскочил на облако верхом.
Закрутился, завертелся мир волчком,
нарушая гравитации закон.
Только ты не отворяй прикрытых глаз.
Только ты не говори ненужных фраз.
Это я… Я прилетел, как обещал…
Ты не слушай, что будильник пропищал.
И пока колье из звезд не сорвалось
я касаюсь ветерком твоих волос…
Но будильник не проникся, паразит!
И привычно вновь звонит, звонит, звонит.
Ты не верь… не открывай пока глаза.
Я тебе еще так много не сказал.
Я б забрал тебя с собой, когда б умел….
Слишком малый у чудес моих предел.
Я назавтра прилечу к тебе опять.
Только завтра ты не будешь это знать.
Но наутро на столе среди конфет
обнаружишь мной оставленный конверт.
В нём найдешь слегка измятый этот стих.
А будильник твой, стыдясь, сейчас притих…
Я, давно не веря снам и чудесам,
неожиданно их делать начал сам.
Концерт Вивальди для Фагота
Оле Шишкиной
Мы все за них в ответе:
за мысли, за мечты.
За тех, кому мы светим.
За тех, кого мы чтим.
А звезды светят ярко
как будто говорят:
“Давай, сыграем в прятки!
Да будет маскарад!”
Тебя я, маска, знаю.
Не спрятаться тебе.
Вангоговски играет
луна в ночной воде.
Из скрипок, из фагота,
сюда любовь течет
по этим вечным нотам
Вивальди, под свечой.
Печали запечатай.
Открой, открой глаза.
В вина графин початый
скользнет звезды слеза.
Нас музыка поднимет,
смывая, понесет.
Твоё промолвлю имя...
Щелчок кассеты... Всё?..
Открытка с Каналлетто.
Два слова: “Я люблю.”
Втекает в город лето.
Я, видимо, не сплю.
Кассета на серванте.
Открыт магнитофон.
В душе моей Анданте.
Трезвонит телефон.
Подсознательные страхи или кое-что о совместном дрожании
Нельзя доверяться мыслям,
входящим украдкой ночью,
протиснувшимся сквозь строчки
дождем, что идет за окном...
А время стекает точь в точно
слеза по ребру стакана,
и горечи привкус смылся
твоим любимым вином.
Стекает, смывается время....
Приходит новое следом...
Приходит и остается,
как дым сигареты и сон.
Нельзя доверятся мыслям,
снующим, как клеточки пледа,
а можно дыханью, и взгляду,
и сердцу, что бьёт в унисон....
Ты скажешь: - Садись...
Я сяду.
Нальешь мне Кагор – я выпью.
Для ужина – вроде рано...
- Послушай, похоже, дождь...
А вот дрожать-то – не стоит.
(Похоже, я снова выпал
из этой квартиры в вечность...)
- Да, дождь...
(и все дело-то в нём).
- Родная, скажи мне, ты рада?..
Я знаю уже, что не шалость
моя на твоем предплечье
ладонь…
И опять эта дрожь.
Нельзя доверяться мыслям…
Пусть временно правит беспечность,
хотя бы самую малость…
Дрожать так странно вдвоём.
Заборчик
Оле Шишкиной
Посмотри, родная, видишь тот заборчик,
от него дорогу мы с тобой начнем.
Отраженья наши снова рожи корчат,
весело танцуя в зеркале речном.
С шагом первым лето запоёт нам песню.
Со вторым надежда выпадет дождём.
И по снегу с третьим понесемся вместе,
и весну мы к чаю после подождём.
И пускай смеются в небе чёрном звёзды,
будто одержимые прыгая на нас.
Ты их меньше слушай, это – не серьёзно,
не копи желания пылью про запас.
Календарь сезоны смешивал с тревогой,
наши дни как чувства бешено листал.
Новый путь отмерив старою дорогой,
тот заборчик снова вырос неспроста.
Каждому, кто ищет, тот заборчик нужен
(чтоб шагнуть однажды нам нужна черта),
пусть еще неловко, робко, неуклюже
(каждому кто любит) - прыгнуть очертя…
Многого не зная, я взгляну украдкой
в глаз твоих бездонность с новою тоской.
В них найду заборчик под пушистой прядкой.
Ночь он нам откроет белою доской.
Как…
То ли птицы пролетают,
то ли выпала роса.
Я усы свои кусаю,
надуваю паруса.
Я бросаю в бесконечность
удивлённый долгий взгляд...
И, конечно, я беспечен,
как и век тому назад.
А стихи ложатся ровно:
почерка – куда ровней.
Я родством повязан кровным
с колокольцами огней.
Пусть тревогою отмечен
этот бесконечный взгляд...
Я по-прежнему беспечен,
как и год тому назад.
Снова дождь стучит по крышам.
Снова улица чиста.
Снова сердца стук я слышу.
Ничего, что я устал.
Мне подарит этот вечер
твой до боли нежный взгляд...
Ничего, что я беспечен,
как и день тому назад.
Я пытаюсь отпереться
и тебя скорей согреть.
Начинает вновь вертеться
Мир, готовый замереть.
Миг касанья – бесконечен.
Загораются глаза...
Хорошо, что я беспечен,
как и час тому назад.
* * *
Я тебя едва касаюсь,
но взведённее курка.
Я уже не удивляюсь,
размотавшись из клубка.
В поцелуе каждом – вечность,
в венах – мчатся поезда,
потому что я беспечен,
как и миг тому назад.
Солнечный лисёнок
Оле Шишкиной
Если в город приходит весна,
расцветают в нем новые лужи.
Если в луже себя ты узнал,
значит снова кому-то ты нужен.
Если снова приходит Апрель,
значит это, приятель, уместно.
Открывается тайная дверь,
и рождается новая песня.
Если в песне слова о любви,
значит что-то, возможно, случится.
Если, щурясь, прохожий бубнит,
значит солнышко снова лучится.
А сосульки спускаются вниз
барабанной симфонией капель...
Отправляй же надежды в круиз
и скажи, что тревоги ты запер.
Где-то там, далеко-далеко,
за углом ли, за дальней высоткой,
та, к которой тебя так влекло,
воплощается в образ, что соткан,
из фантазии выйдет твоей,
словно солнечный рыжий лисенок,
и как будто промолвит “смелей”,
и тебе улыбнется спросонок.
Если в город приходит любовь,
значит, быть в нём мечтам и улыбкам.
Там асфальт подсыхает рябой,
и на площади серые плитки,
и призывно стучат каблучки,
и лицо твое солнце ласкает…
Словно почки – вопросов крючки.
“Что случится?..” – то песня не знает.
Зажмурившись
Оле Шишкиной
Я так боюсь дотронуться до чуда.
Я так боюсь глаза от ног поднять.
Я так боюсь, что многое забуду,
и не смогу вновь главного понять.
А день проходит, как трамвай бульваром,
и тени снова падают на пыль.
Рассудок напоив любви отваром,
на лунную дорожку я ступил.
И всё еще боясь, во тьму не глядя,
зажмурившись, я сделал первый шаг...
А ветер тополя и клёны гладил
и шелестел листвой: - Тебе решать.
А я решил давно: почти с рожденья.
И, многого не зная, всё же знал...
Трамвай бульваром продолжал движенье
и за собой к неведомому звал.
Невпопад Нелепо ,смешно, безрассудно, Безумно - волшебно! Ни толку, ни проку, Не в лад, невпопад - совершенно! Юлий Ким. Песня Волшебника из к/ф “Обыкновенное чудо”
Опять тебя читаю невпопад
наперебой бубня, вздыхая, плача,
и череда смешных моих чудачеств
сменяется невнятною мольбой...
Наперебой
осеннею гурьбой,
сметаясь ветром, суетятся листья.
Им не успеть дождем уже напиться,
мне – не успеть с тобою улететь.
И остается гостем стать нежданным
на этом празднике осенней суеты...
Гербарий распустил опять цветы.
Желает знать охотник каждый...
Спросит,
надеюсь, не смутив своим вопросом,
и станет мне в глаза опять смотреть.
Ему ответом будет: - Это – осень!.. –
И снова мыслей, мыслей водопад...
Опять тебе читаю невпопад
дождливой осени на желтых листьях строки.
Пытаюсь в них найти любви истоки.
Пытаюсь, не свернув с пути назад.
Пытаюсь...
А сентябрь ответы прячет.
И сыплет в спину желтый конфетти...
Но не свернуть уже с того пути,
что выбран... там надежда и удача,
и вера – этой группы арьергард...
В те минуты когда… Зарисовка в духе импрессионизма “…Заблудись в волосах моих, львенок, ведь это так просто.” Наталия Иванова
Оле Шишкиной
В джунглях твоих волос барабанят тамтамы,
выводя неизвестный мне танец
призывный и громкий.
Аромат опьяняет, и небо играет цветами,
в те минуты, когда
прохожу я, шалея,.. у кромки
джунглей твоих волос...
В джунглях твоих волос есть невнятная тайна.
Птички Тари порхают спонтанно,
нектар собирая.
Я бы влился в их стаю, я был бы чужим им и странным,
в те минуты, когда
я бы несся безумный у края
джунглей твоих волос…
Джунгли твоих волос серебрятся как струны,
под луною, дрейфующей шхуной
по звездному небу.
Многие спят, позабыв желанья дневные и думы,
в те минуты, когда
я гадаю магический ребус
джунглей твоих волос…
Джунглям твоих волос доверяют печали
и лисенок, пожавший плечами
с невинной мордашкой,
и тигренок несносный дружок его славным рычаньем,
в те минуты, когда
сочиняю я сказку о славных дурашках
джунглей твоих волос…
В джунглях твоих волос утром выпали росы.
В каплях солнце взорвалось так просто
с улыбкой любезной.
Сотней радуг пьянила меня засверкавшая россыпь
в те минуты, когда
я губами открыл выход в бездну
джунглей твоих волос…
Танцы на фоне огня
Ещё не завершился день.
Ещё не загорелись звёзды.
Ещё не пробежала тень
и, может быть, ещё не поздно
согреть, поверить, сохранить
то, что сейчас дрожит меж нами.
И не порвётся эта нить.
И не погаснет это пламя.
Ещё не гаснут за окном
оранжевые вспышки клёнов.
Ещё расстелено сукно,
и к нам фортуна благосклонна.
И не трубят отбой в ночи...
Ещё тревожное дыханье.
Ещё в груди любовь стучит...
Уже стучит – и не стихает.
Несуществующая загадка
Мы у осени спросим:
“В чём загадка твоя?”
Не ответит нам осень,
улетит за моря
запоздалою стаей,
оставляя зиме
право после растаять
тайной новой в земле.
Вот уже и умчалась.
Мы застыли с тобой.
Грусть листвой увенчала
небосвод голубой.
А потом облетала,
по дорожкам шурша.
Ты как будто устала.
Я писал чуть дыша.
Почему мне так грустно,
но светло между тем?
Отчего так искусно
мы умеем хотеть?
Где находятся корни
у желаний и чувств?
Как рождаются формы?
Для чего я учусь?
Не ответила осень.
Не притупилась боль.
И другие вопросы
потекли в разнобой.
Вверх словами простыми
сквозь нагие кусты:
“Кто сейчас правит миром?
Осень, может быть, ты?”
И с завидным упрямством
я учусь не грустить.
Притаилось пространство
и морозцем хрустит.
А на эти вопросы
нам ответит любой…
Девушка - осень
Осень в лесу... Настроенье - не грустное.
Что-то невнятное, тёплое с золотом,
рвётся сквозь ветви ко мне и без устали
за душу трогает ласковым хоботом.
Осень в лесу, но тепло мне и весело.
Шелест не листьев, а мыслей и радостей
будит, и словно рождается песенка,
так незатейливо рядышком крадучись.
И поредевшие старые просеки
пахнут не гнилью, а светом и свежестью.
Листья, подняв свои желтые носики,
песенку слушают с грустью и нежностью.
Легкая, светлая, пусть и прохладная
осень является хрупкою девушкой.
Да... быстротечна. Да, в чём-то нескладная...
Только в иную навряд ли поверишь ты.
Мимо проходит в кленовом обличии
легкой, одной ей присущей походкою,
мимо брусничка, неким каприччио,
неописуемой страстной красоткою.
Нет у неё ни короны, ни посоха.
Только волшебные в золоте листики.
Вот и исчезло виденье курносое.
Всё, что осталось - две строчки да мистика.
Осень в лесу, настроенье - не грустное…
Хобот пускай растворяется в просини.
Только вдали где-то веточка хрустнула.
Строчками тени мне под ноги бросились.
Такой день… (или немного о светлой грусти)
Сергею Ворошилову
Что-то в просеках осенних
есть волшебное порой.
Переклички стай последних.
Неба синь над головой.
Может, желтизна и серость,
что нагрянут через час?
Может, напускная смелость,
что спускается, лучась.
Осень, осень... песня лета,
гимн крадущейся зиме.
Скоро в шаге от рассвета
ляжет иней по земле.
Будет лёгкою прохлада.
Будет светлою печаль.
Буду снова долгим взглядом
листья жёлтые качать.
Может быть, подкралась зрелость?
Может, просто день такой?
Но печаль моя пригрелась,
стала ноткой колдовской.
Листочек в обшлаге
Кто из нас нереальнее? Видимо, всё-таки я.
Ведь в тебя сочинённую мною же – искренне верю.
Мой корабль ещё не построен - одни стапеля...
Я играть не умею, увы, на волшебной свирели.
И при том, что я был всегда очень и очень земным,
я всё чаще и чаще скитаюсь иными мирами.
И порою мне кажется, сам я с фантомом сравним,
а пространство вокруг состоит из цветных оригами.
Но я знаю, что рано или поздно
приснюсь вдруг тебе,
проходящим аллеей осенней… Навстречу ли, рядом?
И не будет меж нами уже возвышаться Тибет.
Только сон… И во сне лишь подобье
садовой ограды.
В том саду по весне расцветет голубая сирень.
Я свирель смастерю и, возможно разрушу, заклятье.
А возможно, себе наколдую одну лишь мигрень…
Кто сюжет сочинил, тот без всяких сегодня и платит.
Я не Пан – я пропал… Галатея, откликнись!.. Молю!
Стапеля опустели. Корабль растворился в тумане.
И остаток сухой, он, возможно, и равен нулю,
но предчувствие в сердце,
пожалуй, уже не обманет.
Я иду вдоль аллеи, вдали заиграл саксофон.
Облетевшие листья вздыхают от каждого шага.
Мы уже сознаем, что вот-вот и окончится сон…
Диптих Осенний шансон. Меланхолия по имени Николь
Три взгляда, что преследуют меня:
пронзительность, печаль, проникновенность,
лишь осени несут обыкновенность
и песню той, которой я не внял.
И я брожу один, как в прошлый раз.
И я брожу не там совсем, где нужно.
Лишь ветер вновь сменяется на южный,
и моды продолжается показ.
Так для чего, скажи мне, эта боль?
Зачем её ищу я год от года?
Печаль – она не делает погоды,
и я брожу, шепча: - Доколь... Николь?
Придумываю чувствам имена.
Продумываю образы иные.
Всё жду, когда Николь меня обнимет,
и снова воцарится тишина.
Диптих Осенний шансон. Такая удивительная осень. (Нежданная нежность)
Под зонтиком с платком на тонкой шее
в изящных роговых идёт очках.
Но взгляд... Я не встречал его нежнее.
И просто всё... И потому сложнее
так громко сердцу снова не стучать.
На фоне вечереющего неба
лицо пятном белеет на ветру.
Как долго в этом городе я не был.
Мечты застряли в горле фразой “мне бы...”.
Я утром эту память не сотру.
Разносит ветер запах прелых листьев.
Ночь надевает новый макинтош.
Наверное, она мне снова снится.
Наверное, мне лучше просто смыться,
и потому я призываю дождь.
Зачем... когда давно в разгаре осень
и дождь и так без устали весь день,
и красный лист прилип к зонту и просит
его случайно на асфальт не сбросить,
и многое мне трудно разглядеть.
Ведь, вроде бы, обычная девчонка.
Возможно, её раньше я встречал.
Очки, платок и вымокшая чёлка,
и спрашивать, конечно, нету толка,
возможно, не поможет и кричать.
Такая утончённая особа,
а я её совсем, совсем не знал.
Синеет плащ. Давно промокла обувь.
Мы странны? Да, весьма похоже… Оба.
Похоже, будем мокнуть до утра.
От винта… Навеяно мелодией Сальваторе Адамо
Я иду меж двух огней.
Всё вокруг белее снега.
Заметёт потоком дней
и любовь, и боль, и негу.
Заметёт... и даже тень
станет призрачной и белой.
Станет прочерка пустей
обезнеженное тело.
Я иду меж двух пустот,
мною созданных беспечно.
Мир наш, сотканный из сот,
проклинает бесконечность,
как клянёт возможный шанс
неродившееся чувство.
Но беснуется душа,
потому ли снова мчусь я.
В спину эхом: - Ты! Ты! Ты!
Из меня, всё то же... С хрустом
пережитком темноты
белизна проложит русло.
Пустота на пустоте:
недопонятая пропасть.
И не хочется вестей.
И виной всему не робость.
Я иду меж двух побед.
Я иду меж двух различий.
Заполняю сей пробел.
Расставляю все кавычки.
В спину шёпот: - Ты! Ты! Ты!
В душу с ветром: - Либо – либо.
Animus
Как много циников вокруг.
Как странно, что я сам не циник.
А на ветвях к рассвету иней
сопутствующий... иже с ними.
Но время animus – хирург
нас снова сделает иными.
Лишь очень сложно вспомнить имя.
Не потому ль в глазах испуг?
Как много искренних глупцов,
с непониманием во взглядах,
шагающих всегда как надо
весной и осенью седой
с улыбкою, но злым лицом.
Куда? Чему они так рады?
Я поперек, но снова рядом.
Я не хочу прослыть борцом.
Я не хирург и не борец.
В мечтах - рождается художник.
Я, осознав, порой до дрожи
пытаюсь снова пережить
моменты боли... Скрипнут дверцы
и встанут снова рубежи.
Сомненье - словно убежит
и ляжет шрамиком у сердца.
Ну же… (Куст-дикобраз или размышления “не по Андрею Болконскому”) Навеяно фото работами Алексея Лебединского
Ворот приподнят. Ветер контужен.
Ты одинок и немного простужен.
Снег у обочины. Стылые лужи.
Эхо одно лишь отчетливо... “Ну же!..”
Ты не Болконский. Дуба не встретил,
только кустарник, пронзающий ветер.
Голые ветки, как шрамы на небе.
Был ли ты раньше? Похоже, что не был.
Ветки на небе, как шрамы на сердце.
Две полосы, не ведущие к дверце.
Лужи застыли, а время уходит,
только дойдет ли оно до восхода?
Ну, а куда ему, собственно, деться?
Следом пойду, позабыв оглядеться.
Треснут, как лужи, возможно, сомненья…
Шпалы легли, как к надежде ступени.
Простите... (тем, кому больно)
В. и А.
Мне горько и больно, что я так далёк
от вас, кому хуже, больнее и горше,
от вас, кому нужен сейчас огонёк...
слова вместо сучьев в него не подбросишь.
Мне грустно, что я не могу сделать так,
чтоб боль отпустила хотя бы на йоту.
Смешались в одно состраданье и страх,
но хочется верить себе доброхоту.
Весь мир наш, наполненный светом и злом,
булавочной сделался меньше головки.
И чувствую: мне не заклеить излом,
и доброе слово мне молвить неловко.
Чужая беда – тихий полночью вздох,
морщинка на лбу раз в неделю иль реже,
слезинки, которых не видел никто,
и нечто, что даже не ноет, не режет.
А хочется тихо промолвить “люблю”.
Обнять и молчать, и не делать движений.
Пускай лучше в сумрак врывается блюз,
и сердце тревожит чуть слышное жженье.
Мне горько и больно, что я не могу
отдать, облегчить, потянуться навстречу.
Я верю, что в чувствах своих я не лгу,
но очень боюсь, что чему-то перечу.
И хочется выкинуть глупое “я”.
И хочется быть незаметно, но рядом.
И старым паркетом в ночи не скрипя,
к окну подойти и увидеть Плеяды.
И в свете далёких безжалостных звёзд
в земную любовь вновь пытаться поверить…
И всё же искать хоть какой-то резон.
И всё же распахивать заново двери.
Этюд в сине-зеленых тонах. Памяти Бориса Вахнюка “И когда мы на своей Земле о своём грустим или смеёмся, разве на Земле мы остаёмся? мы плывём на нашем корабле.” Борис Вахнюк
Мир таков, как он есть, в нём случается всякое.
Будь готов ко всему, но, пожалуйста, - верь:
верь в весну и в любовь, верь в цветение сакуры,
и в корабль мечты, покидающий верфь.
И, “пока свистят ещё ветра”,
синевы под килем я желаю
всем, кого застал в пути с утра
новый день мелодией. Светает.
Мы шагаем вперёд сквозь печали и радости,
через счастье и боль… Вновь примята трава.
В облаках над Землёй ощущение краткости
пробуждает Любовь, что навеки права.
И пока под сердцем боль светла,
и пока друг другу шепчем “Надо!”
не сгорит усердие дотла,
не потухнет зелень наших взглядов.
Синева заполняет пространство - вне времени.
Мы впадаем в мелодию. Мы одни в тишине.
Непосильная ноша – не кажется бременем,
а слова о любви всё слышней и слышней.
Да, “пока свистят ещё ветра”,
суждены, увы, нам и разлуки.
Боль воспоминания – остра:
потому ли сцеплены так руки?
Мир таков, как он есть. Мы такие – как хочется.
Что губами не сказано – выражают глаза.
И читаем мы в них, как всегда, одиночество,
и, конечно, любовь. А слеза?... Что слеза?...
Старая истина. Памяти Виктора Беркоского “Иногда в дороге нам темно. Иногда она непроходима. Но идти по ней необходимо. Ничего другого не дано.” Дмитрий Сухарев
От порога до порога,
от звонка и до звонка...
Через двор лежит дорога:
там сейчас ни ветерка.
Тишиною вновь контужен,
не хочу идти домой.
Мне не надо ночи южной,
да и крыльев за спиной.
Я шагать привык с рожденья
(ведь дорога так легка).
От забвенья до забвенья
ляжет вечности река.
Пусть дано проплыть немного
в серебре её воды,
с ней мы связаны дорогой:
от беды и до беды.
Пусть опять не видно следа.
Пусть лишь слышен скрип весла.
От победы до победы
та река нас принесла.
Нас опять встречают звёзды:
зелены, как на подбор.
Ночь черна... Опять не поздно
пересечь знакомый двор.
Мы всё сами выбираем
по себе и для себя,
проходя порой по краю…
Тех… спасая и любя.
Ночью северной и вьюжной.
Тот состав и тот перрон.
Если нужно – значит нужно.
Выше крон – так выше крон.
Может, прав я лишь отчасти,
может, песня не нова,
мы от счастья и до счастья
напеваем те слова.
От субботы до субботы
лишь мгновения даны.
Боль моя… откликнись! - Кто ты?
Кто? – Я взгляд со стороны.
От сомненья до сомненья
над висками седина.
Сквозь тревогу и смятенье
мудрость нам порой дана.
Жизнь – как странный иероглиф,
не изученный тобой.
Жизнь моя – кинематограф:
чёрно-белый и цветной.
Пророчество “Ему ж это все безразлично - Ведь он далеко в океане.” Михаил Кочетков
Михаилу Кочеткову
Когда бы я не знал, что есть любовь на свете.
Когда бы я не пил... Когда бы я не пел...
то влез бы на чердак, позвал бы свежий ветер,
и к чёрту на рога однажды улетел.
Но в том-то и беда: я знаю - есть такая,
и потому висят ключи от чердака.
А ветер за окном смеётся. Ветер - знает,
что, в общем, я опять валяю дурака.
А ветер за окном смеётся и хохочет,
и вторят сердца стук и звон гитарных струн.
И, видимо, шельмец дорогу мне пророчит,
а значит - не продаст, когда рванёт табун.
И стонет океан, ночами, словно счастье.
И крики “абордаж” мерещатся опять.
И вериться тогда, что что-то в нашей власти.
И есть куда лететь. И есть чему вскипать.
Скрипач - довольно, я... ведь все же не железный.
Заканчивай терзать, мне легче бросить пить.
А, в общем, продолжай, ведь это бесполезно
пытаться позабыть пророченное быть.
Я знаю - есть любовь (когда я пьян… и после).
А значит - мне лететь. За ней ли?.. Просто так…
И бьётся у виска мотив… и колет гвоздик:
тот самый, от ключей. Как мелочь. Как - пустяк.
Гаптика
Любе Захарченко
Я себя ощущаю пространством,
сквозь которое молча иду:
словно спорю я с непостоянством,
словно думать пытаюсь в бреду.
И, руками предметов касаясь,
становлюсь я как будто иным.
И, безмолвием вновь заикаясь,
сознаю, что я больше не мим.
А закат, опустившись вдруг, вспыхнет,
и к рассвету укажет вновь путь.
И перчатки, похоже, не выход,
потому что уже не свернуть.
Я касаюсь руками предметов.
Обжигают ладони они.
И кружатся над миром кометы.
И созвездий мерцают огни.
И уже ощущаю я кожей
боль и радость, разлуку и смех.
И прохожий, на всех непохожий,
в спину долго глядит мне во тьме.
Я бреду, подгоняемый взглядом,
сам за кем-то слежу.
“Подожди!..”
Я – слежу… Ну, куда же мне надо?
“Кто ты?..”
Тихо…
“Откликнись!..”
… Дождит.
*) Гаптика - наука о языке касаний
и тактильной коммуникации
В созвездии плюшевого пледа (антиелейное)
О, эти терпкие услады.
Ах, эти страстные “пусти”.
На тропках призрачного сада
уже начертаны пути.
На строчках клетчатых тетрадок
вновь розовеют небеса...
А я опять не буду краток,
ни слова в них не дописав.
Под небом клетчатого пледа.
В созвездии кромешной тьмы.
Свершим мы скромные победы.
Спасём беспечные умы.
Отыщем, вырастим, взлелеем
прикосновением одним.
Друг с другом склеенным елеем,
нам не понадобится грим.
Гримаса... Может быть, улыбка?..
Надежда?..
Размыкают круг
лучи... И не поможет рыбка
златая...
Кто ты, милый друг?...
Куда мы движемся... Останься.
Проснись. Коснись меня рукой.
Стихи, похожие на стансы,
к тебе текут сейчас рекой.
К тебе... Зачем мне многословье.
Прикосновением щеки,
приливом закипевшей крови
я постараюсь стать таким...
Воображаемым?.. Реальным?..
Поэтом?.. Мальчиком без слов?..
Ночь отражением зеркальным
нам дарит пледа нежный кров.
В камышах
О чём щебечет ветер? О чём поёт камыш?
О том, что всё на свете загадочно, малыш.
Нам не найти ответов, верней, найти не все...
О том ли шепчет ветер предутренней росе?
О том ли бьётся жилка под прядкой на виске?..
Я буквы из копилки расставлю на листке.
Звенят, звенят, тускнея. Сомнение кружит.
Я их пока не смею в слова тебе сложить.
Шаг из круга
Усталый добрый мим улыбкою качает.
На сцене свет... Но шаг -
и поглощает тьма.
Кому нужны твои ожившие печали,
озябшая душа?..
Принцесит кутерьма.
Усталый добрый шут, порою внешне злой,
махни своей рукой на многое смурное.
И дай умыться нам рисованной слезой.
И изгони, прошу, тоску и паранойю.
Закончится концерт. Погаснет круга свет.
Опустится печаль.
Всё ж легче, чем тревога.
И я пойду домой, стараясь не грустнеть,
немножечко иной, знакомою дорогой.
Молчание и свет. Движение руки.
Желанье сделать шаг. Преодоленья страха.
И мим ли тут причем. С чего я стал другим?
И, может, не во тьму шагну единым махом.
Ведомый
Так вроде просто: по прямой,
слегка вихляя,
знакомой улицей домой
иду зевая.
Тут всё изучено давно:
фонарь, деревья...
Но каждый раз, как будто вновь,
я в счастье верю.
Мощеной улицей иду,
а следом дождик.
Я повторяю как в бреду
одно и тоже.
Я вновь прошу о личном ночь,
и кто-то рядом
как будто прошептать не прочь:
- “Да... так и надо!”
Так много улиц для разлук,
А мы ждем встречи.
Сегодня я дождя слезу
взвалил на плечи.
Я словно возвращаюсь в дом,
слегка икая.
Мощеной улицей ведом,
мчусь, спотыкаясь.
Нога – по скользкой мостовой.
Рука – на пульсе.
Я не мотаю головой,
твердя о курсе.
Пускай я снова сделал крюк,
презрев вращенье…
Свернул я с улицы разлук
в тьму возвращенья.
Озноб “Никогда... не бывает, что встреча – ошибка!”(T)
Не думай об ошибках – всё путём:
и звон посуды, и трамвай, и вздохи.
Поверь мне, всё не так... Да... Всё не плохо.
Пускай и завершился день битьём,
старайся не искать ни в чём подвоха.
Не думай о печали – всё пройдёт,
и дождь размоет тени на бульваре.
Не глубже Марианского провала
та боль, что нас опять не подождёт...
Ведь ты меня сейчас поцеловала.
Не думай о тревоге. Не дрожи.
Я сам боюсь подчас своих же звуков,
и потому сильней сжимаю руки.
А ветерок бежит по полю ржи...
Романс – всего лишь песня о разлуке,
Ты не простыла? Ты не голодна?
Прижмись ко мне, а ну её, гитару.
Звенит трамвай, всегда сдающий тару,
и осень снова выпита до дна,
и гонит вновь зима свою отару...
В центре
Я расселся здесь в поисках слова
на виду у собак и зевак.
И совсем мне не странно, не ново,
что я выгляжу как-то не так.
А пространство глядит, ухмыляясь
сквозь глазницы домов и машин.
Я сижу, я строчу, я пытаюсь
дотянуться до снежных вершин.
На обрывке случайной программки
строю новый неведомый мир,
далеко выходящий за рамки
окон наших уютных квартир.
Что мне взгляды косые, когда я
лишь одним мановеньем руки
средь пустыни дворец воздвигаю
и меняю теченье реки.
Если только
Ночные проспекты мне смотрят в глаза.
Ночные проспекты уходят назад,
и город приветствует ночь,
завернувшись в прохладу.
А я – не успел, не сумел, не узнал...
Стихи я опять сочинял допоздна.
И что?.. Убегаю вновь прочь
сквозь грозу и преграды.
И кажется всё бесполезно.
И время проходит без нас.
И рассвет наступил оттого,
что так было всегда.
Но, видимо, мне по-другому нельзя.
Ведь то – “недругое”, зовётся – стезя.
Любезно
сменив свой окрас,
загорелась звезда.
Дорога зовёт и строка не нова.
И вроде уже не болит голова.
И сердце уже не стучит,
если только чуть ноет.
И снова не в силах расслышать ответ,
я просто иду, повторяя - “рассвет”,
и кто-то мне шепчет “учти”.
Я учту и не скрою.
И, кажется, всё так и было.
И время застыло на миг.
И мудрость нужна лишь затем,
чтоб забыть про любовь.
Но снова архангел трубит в семафор,
и поезд уносит сквозь тень этот вздор.
Перила
и сдавленный крик…
и под чайкой прибой.
Зачем же тогда нас создали, мой друг?
Так много случилось, и даже не вдруг.
И песня звучит вдалеке,
нам её не узнать.
Но вновь голубеет надеждою флаг.
И, вроде, рассеялись страхи и мгла.
Я снова ищу налегке
новый выход из сна.
p> Только снег и фонарь узнаются, как строчки поэмы.
Только звёзды в подарок невнятным подобием нот,
и у входа в подъезд пустота и сугроб по колено.
Мы одни в этом городе, имя которому грусть.
Мы следы в темноте на ступенях
меж болью и страхом
Мы в скрипучих дверях
речевой металлический хруст.
Мы ключа поворот. Мы расстегнутый ворот рубахи.
Мы одни в этом городе, имя которому вздох.
Дуновенье мечты. Мы одежды падение на пол.
Заколдованный лес. Заповедный, нехоженнный мох.
Мы остаток вина, уже выпитый ранее залпом.
Мы одни в этом городе, имя которому пусть.
Пустота наполняется, как обнажается тело.
Что-то катит волной. Неужели смятение чувств.
Что-то сыплется снова:
не снегом, не пеплом, не мелом.
Мы одни в этом городе, имя которому день.
Мы касанье ладоней. Мы, кажется, даже, начало.
Мы кипенье страстей. Мы рожденье надежд и идей.
Мы сама нагота. Мы качанье ладьи у причала.
Позвякивание
Оле Шишкиной
В мой город заглянула тишина.
Примчалась на попутном свежем ветре.
Мне одному она сейчас слышна.
Я чувствую - она предрешена,
как и печаль... Но кто там шепчет: “Верьте!..”
А я доверчив. Мне не надо слов.
Средь суеты я замер в ожидании.
И тишину пока не унесло,
позволю ветру снять печали слой,
застыв в неведении, как улицы и зданья.
Им невдомёк, а что там за углом.
Неведомы им радости и страхи...
Мне показалось, будто отлегло
всё то, что закрывало сердце мглой,
зауживая ворот у рубахи.
Всё было очень странно, как во сне,
когда услышал я в возне клаксонов:
“Ты где? Сюда, сюда!..” – и стал грустнеть.
И, в общем-то, что может быть ясней
вопросов: где мы, с кем мы, как мы, кто мы...
Но ты, мне незнакомая пока,
возникла из сурового “не знаю”.
И будто зазвенел в душе бокал
в тот миг, когда в толпе моя рука
тебя задела, тайну открывая.
Хрустальное счастье “Бьются счастья подковы, звеня хрусталём” Наталья Иванова
Натке Ивановой
Подарю тебе хрустальную подкову.
Только не клади её на подоконник,
чтобы ветер не разбил – оторва,
иль другой взапрыгнувший поклонник.
Но и в шкаф её не прячь. Прошу - не надо.
Пусть висит себе на ниточке под люстрой.
Пусть искрится вечером... И ладно.
Пусть тебе опять не будет грустно.
А когда уйдет бродяга - зимний вечер,
тем хрустальным счастьем не подкован,
пожелай ему скорейшей встречи.
Он к тебе тогда вернется снова.
Подарю тебе хрустальное колечко.
Береги его, прошу, моя родная.
Удивить тебя мне, право, не чем.
Если только сказкой…
Сказки – знаю.
Подарю тебе хрустальную пластинку.
Перед сном погладь её слегка ладошкой.
Зазвенит улыбка и грустинки
убегут. Пускай и на немножко.
Напоследок подарю тебе я сердце.
Тот подарок будет, правда, не хрустальным…
Забурлит, вскипит, как будто “Зельцер”,
ущипнет язык и ноздри тайна.
В переулке
Передернул плечами.
А собственно, что здесь не так?!
Три осины, две липы и флигель,
промокший до пятен.
Отражается осень.
Весь в оспинках листьев асфальт.
Принимаю как должное.
Шепчут подошвы.
Я спятил.
Желтый флигель, как стимул
окрасить скорее листву.
Тишина, как подарок тому,
кто предался сомненью.
Вот опять показалось...
Застыну. Забуду. Врасту.
И не будет зимы.
Только мокрое это мгновенье.
В ожидании дождя
Где-то кладут асфальт. Город меняет кожу.
Тени парят над ним. Шёпотом: - “Ну, и кто же?..”
Я прохожу любя. Пусть незаметно это.
Время кладёт асфальт. Время такое... Лето.
Маленький я поэт. Можно сказать, что мнимый.
Где-то кладут асфальт. Я проплываю мимо.
Молча гляжу назад. Молча вдыхаю битум.
Время бежит в глазах: в рифмы и в строки сбито.
Будто замкнулся круг. Может быть, это мысли?
То ли сползла слеза. То ли осадок смылся.
Может, вопросы звучат просто с иного такта.
“Брат!..” – обернусь назад.
В спину как эхо: - “Так-то...”
Лето – встаёт не вдруг. Двигаюсь дальше мимо.
Маленький – но поэт, только с тоскою мима.
Где-то кладут асфальт. В общем – старо... не ново.
Кто же парит опять? Ангел? Журавль ли? Слово?..
Скерцо “…здесь я не сплю там ли сам я не знал это....” Mike Etelzon
Память живет в сердце,
колет порой тихо...
Вечер, сыграв скерцо,
снег расстелил рыхлый.
Ветер поскреб в окна,
словно позвал: "Выйди!.."
Снег от шагов мокнет.
Что я творю, злыдень?..
Так вот порой, может,
чью-то топтал душу?
Ну, а пока гложет,
ветер свистит: "Слушай!.."
Здесь я не сплю, там ли,
снег развозя с солью.
Ветер своё мямлит,
радость смешав с болью:
“Слушай, сверни, парень,
будет тебе дуться,
будет дружить с хмарью…
глянь, как следы вьются… ”
Кто тем идёт следом?
Тень ли? Судьба? Случай?
Тот, кто, как я, бредит?..
Чувства сплелись в кучу.
Несостоявшийся роман или встреча в пути “Мне с тобой хорошо, Но, как с братом теперь, Как прекрасно, что мы Обошлись без потерь!.. …Не страдай, милый друг! Мы с тобой вновь и вновь Будем пить то вино, Говорить про любовь” Соня Гитенштейн
Дождь, закат поглотивший,
стекает по стеклам вином.
Два бокала пусты, и часы комментируют:
“Вот как...”
И неясно, кто вечером этим и с кем заодно.
Ясно только, что дождик пошёл,
как обещано сводкой.
Расстановкой вещей и людей в этой странной игре
нас обяжут с тобой без костей
сделать собственный выбор.
Неотправленных писем под сердцем заноет мигрень.
И неясно, откуда взялось это глупое “... либо”.
Я сейчас молча встану
и выскользну с дымом под дождь.
Буду просто идти, постепенно трезвея, и мокнуть.
И с восходом луны встанет ясное, острое “что ж,..”
сквозь ночную прохладу, сквозь слякоть
и радуги в окнах.
Я какое-то время бродил, лишь тобою храним.
Я привык не надеяться. Я – уважаю твой выбор.
Город скоро затихнет, гася бортовые огни.
Лайнер (тот, что умчит),
расписанию следуя, прибыл.
Так бывает... Бокалы помыв,
ты поставишь вверх дном
на поднос на серванте
меж газовой плиткой и мойкой.
И к окну подойдя, ты приложишь,
прощаясь, ладонь.
Самолет пронесется и вспыхнет фонарик
над стройкой.
Дождик летний затих.
Как всегда, не ошибся прогноз.
Снова стало тепло. Снова звезды о чем-то смеются.
Вкус вина на губах я сегодня с собою унес.
И немножко рубцов, что при нас навсегда остаются.
Не страдай, милый друг, я не стану тревожить тебя.
Если хочешь, согласен тебе называться я братом.
Если хочешь, спою я, усы у окна теребя,
если я возвращусь в этот город когда-то обратно.
А пока пожелай мне найти снова дом и любовь.
Я же буду желать для тебя поскорей новой встречи.
И кто знает, возможно, случится –
мы свидимся вновь.
И наполним вином...
Эх, полегче, извозчик, полегче....
Шелест
Это что? Это – фото. Это – небо в глазах.
Для кого-то – работа. Для кого-то – слеза.
Кто сиё не заметит – молча мимо пройдёт...
Это что? Это – ветер. Это – шаг. Это – взлёт.
Это где? Это – рядом: дотянуться рукой.
Мир... (как мало нам надо) непонятный... Другой...
Что-то было тут прежде. Что-то близится вновь.
Это – шелест одежды. Это – взгляд. Это – бровь.
Это как? Это – просто: поворот головы.
Кто-то среднего роста, с кем пока что на Вы.
Кто-то с милой улыбкой, с чёлкой рыжей простой...
Шаг по плоскости зыбкой. Тихий возглас:
“Постой!..”
Триптих Разумный романтик или когда её нет. Пóлно…
Ты мне когда-то приснилась, а я не поверил:
так получилось – я очень разумный романтик.
Только зачем в глубине просыпаются звери?..
Как порожденье придуманных мною грамматик?
Не позволяю развиться в душе я цинизму,
но и не верю в свои же наивные сказки.
Что же, порою грустит и борец с пессимизмом...
Всё, слава б-гу, из сердца, а не по указке.
Ты мне приснилась однажды, и что я запомнил?
Голос ли? Запах ли? Рук ли касанье в полёте?
Я открываю глаза: кто-то шепчет мне: “Пóлно...
Завтра продолжим на той же возвышенной ноте.”
Только не знаю я нот, значит, нет мне возврата
в сон этот странный ни так, ни с набором отмычек.
Нет в моём взгляде на запад тоски и азарта,
как и в восходе нет тайны, рутины, привычки.
Триптих Разумный романтик или когда её нет. Именно
Когда её нет, он проходит по улицам тенью
стихов ненаписанных, песен неспетых,
несложенных сказок.
Но именно эти минуты подвластны сплетенью.
Он, словно ребёнок, желает внезапно и сразу.
Когда её нет, он не знает простейших ответов
и смотрит в витрины ночные с наивной улыбкой.
В них много всего, что нам нужно,
лишь главного нету.
И так отражаться, наверное, будет ошибкой.
И он продолжает ночное движенье по кругу.
Когда её нет, он стихам доверяет печали.
Они суетятся, толкая в сознаньи друг друга.
Навстречу он движется, так никого не встречая.
Триптих Разумный романтик или когда её нет. Как будто
А потом начинается день,
и мечты воплощаются в строчки.
И не будет он спрашивать “где”,
со стола собирая листочки.
Он пройдёт через двор напрямик,
на ходу заправляя рубаху,
подворотню минует, тупик,
и забудет тревоги и страхи.
Оседлает ненужный трамвай
и поедет, как будто навстречу...
Кто-то шепчет: “Смотри не зевай...”
Кто-то шепчет, а он не перечит.
Он несётся навстречу... Чему?
Повезёт – он сегодня узнает.
Объясненье найдётся всему.
Мысль – дорога сквозь время сквозная.
И, возможно, как раз в этот миг
кто-то в куклы иголки втыкает...
Вокруг
Всё кружится, кружится, кружится
вокруг своей тонкой оси
Земля,
а я листику в лужице
шепчу: “Погоди...” - моросит -
“Постой. Не спеши. Перемелется...”
А в небе снуют облака.
И снова щемится и верится.
И строчку сжимает рука.
И хочется, хочется, хочется
наивным вновь стать и смешным.
Проблема не в том, что по отчеству
и даже не в том, что спешим.
Так хочется снова прозрачности.
Смешно...
Вот... Опять и опять.
А что за деревьями прячется,
скорее всего, не узнать.
Но верится, верится, верится -
я этому слову учусь.
И сам наподобие мельницы,
раскинув ладошки, кручусь.
И падают, падают, падают
надежды осенним дождём.
И, может, кого-то обрадует
тот звук, что был мной упреждён.
Промокшим от любви
Дождь промок от любви
и опять поливает с утра,
и ничуть не жалеет
продрогших людей и созданий.
У него не свербит
ни надежда, ни чувство утрат,
он стучит, как умеет,
по спинам застигнутых зданий.
И неясно пока
для чего, для кого, почему:
то ли осень опять,
то ли зимы пролились весною...
Город как истукан,
словно лайнер, приплывший с Бермуд.
Как подмостки скрипят
петли окон, задраенных мною.
Дождь по окнам стучит,
ну а мы разучились впускать.
Не дождавшись ответа,
уходит он в стылую полночь.
Пусть она нас умчит,
пусть любовь воссоздаст по кускам…
Только шорохи ветра
одними губами: - Б-г в помощь…
Дождь поёт о любви,
видно, чью-то, подслушав, впитал
и теперь отдаёт…
Ну зачем мы укрылись зонтами!
Я шепчу: - Позови!..
Я стекаю, срываясь с листа,
отправляюсь в полёт,
с тем дождем поменявшись местами.
Ну и ладно… (Полусонный бред. Смесь Ван Гога и детской прибаутки)
Где-то стелятся рассветы.
Где-то звёздочки взлетают.
Где-то утекает лето.
Где-то льды тихонько тают.
Тайны где-то бродят тихо.
Стаи птиц и сказок мчатся...
Станем в тень неразберихи.
Там и встретим наше счастье.
Час полуночи подходит.
Участился пульс в запястьях.
То ли жар, а то ли холод.
Так ли мы встречаем счастье?
Так ли дышим? Так ли любим?
Друг о друге так ли судим?
Тише, мыши. Дуйте в трубы.
Предоставьте крыши – людям.
Слышишь?
Кто это?
Венера?
Рядом вновь звезда упала.
И стрела “миссионера”
в нас двоих одна попала.
Мыши выше... И котята...
Все сидят и смотрят в небо.
Крыша – как партер театра.
Звезды – словно почки вербы.
Будто чёрточки салюта,
разбегаются минуты.
Только трубы абсолютны.
Остальное всё как будто.
Пусть кругом неразбериха.
Пусть вдали сверкнет ненастье.
Мы спокойны.
Повариха
приготовила нам счастье.
Спят уже в капусте дети.
Сны, наоборот – проснулись.
Нас сдувает с крыши ветер.
Мы, пока что - увернулись.
Из луны-солонки дождик
заструился вместо града.
Хорошо влюбиться всё же.
Преодоление робости
1.
Мы пили чай на кухне тесной,
а март стекал по стёклам вниз,
сосулькой брался за карниз
и замерзал.
Я нервно ёрзал
спиною к кухонной плите.
Минут тянулась канитель
как тайна.
Ты была прекрасней
всех слов, что мог я сочинить.
Темнело.
Их терялась нить
и, я надеюсь, не напрасно
"Маяк" транслировал нам вальс.
Я таял (не для всяких глаз).
Я таял и всё так же ёрзал.
Отставлен чайник был
и газ
мерцал загадочно и томно
на кухне маленькой и тёмной,
готовой к встречам допоздна.
Она -
внимала нашим позам.
Я -
забывал слова, что в прозе,
и, убирая чуб со лба,
стихами тоже забывал.
2.
Девятым комом к горлу вал
подкатывал
и было зябко,
и день отчаливал, скользя,
как стайка "можно" и "нельзя".
И что-то предвещало слякоть…
Вращалась медленней Земля
в гармонии от ноты "Ля".
3.
Мелькали белыми стихами
снежинки шепотом в окне,
и совершенно не стихали
слова, бурлящие во мне.
Зима сдаваться не хотела,
себя считая всех умней:
над городом плыла верхами,
и вечер люстры зажигал…
Махали ангелы крылами
и проносились между нами.
И мир вдруг сделался так мал,
что я невольно застонал.
И стало вдруг темно и снежно.
В каких-то несколько минут
заклокотала в горле нежность,
а ты
зевнула безмятежно.
День
окончательно сморгнул.
Я выдохнул и
утонул.
4.
Секунда, две, четыре, семь…
Я б с удовольствием присел.
На девять
просто бы упал -
всё было б даже не в дурмане…
Я словно на большом экране
трагикомедию играл:
цветок герани обрывал,
робея как не по науке.
Сказать вновь многое хотел,
краснея молча в темноте,
но только мог,
что прятать руки.
5.
Мне снова захотелось чаю:
он планомерно закипал,
а с неба сыпалась крупа,
и ты как будто изучала
случайно линию ногтей.
Я продолжал ругать не те
слова,
что всё не получались,
и сам, как чайник, закипал,
не сознавая, как устал,
и как заждался…
Быть пружиной
мне надоело.
Быть бы живу…
Ты вздрогнула и я спросил:
"Ты не замерзла?"
И несмело
Ко мне ты на колени села
и руки я перекрестил.
Ты - не сказала: "Отпусти…"
Настоящее… Прикосновение Рассвета. Я начинаю различать Цвета и направленья ветра. Татьяна Канцева
Разбежаться, и исчезнуть,
и увидеть этот мир.
Ощутить спиною бездну
и назвать её – эфир.
На руках повиснуть в небе
ночь в одной, в другой – рассвет,
И решать сомнений ребус.
И забыть про “да” и “нет”.
Между синим и зеленым
пронестись, как летний бриз.
Океан пролить соленый
и вернуться на карниз.
По трубе по водосточной
опуститься на балкон.
Из волос достать листочек
и воткнуть в духов флакон.
Озорства совсем немного
феромонами будить.
Ты, зевнув, махнёшь ладошкой
И шепнешь: – Уйди! Уйди!..
Будет ровно подниматься
простыня дыханью в такт.
Будет запад заниматься
и часы - стучать: тик-так.
Разбежаться, и исчезнуть,
и свалиться в новый мир.
Быть немножко в нём полезным,
ржавый повернув шарнир.
А не выйдет – вновь оставить
песню, сказку или сон.
Всё вверх дном в моём кристалле…
Видно, в этом есть резон.
Навстречу “... Мне жаль не узнанной до времени строки” Юрий Левитанский
Сергею и Татьяне Никитиным,
Пойдёмте, поглядим на снегопад.
Пойдёмте, постоим и помечтаем.
И скажем что-то тихо невпопад.
Не вопреки. Не вняв. Не причиняя.
Глаза закрой. Ты видишь этот снег?
Прижмись ко мне. Ты слышишь?.. Отдаётся.
И наяву. Да, наяву. А не во сне.
Не тая, на ладонях остаётся.
Пойдёмте, помечтаем в тишине.
Пойдёмте, воздадим любви как сможем.
И я не запахну опять кашне.
И голос мой молчанье преумножит.
Мы так спешим найти и подтвердить.
Стремимся доказать. Да, мы при деле.
Но я шепчу во тьму: - “Не навреди!..” -
и волнами расходятся пределы.
А снег пойдёт мгновение спустя.
А снег пойдёт, и мы шагнём навстречу.
И смыслом вдруг окажется пустяк.
И на секунду мы расправим плечи.
И будут Новый Год и новый круг.
И мы не вдруг попросим о спирали.
И не замерзнем, стоя на ветру,
вдыхая, выдыхая и вбирая.
Пойдём же, нас заждались; мы должны...
Хотя и никому никто не должен.
И если не подобие лыжни,..
мы свежие следы в снегу проложим.
Без стука
А вот и Новый Год! Явился обормот...
Он, как всегда, вошёл тайком без стука
и с нами сел за стол, хоть дел – невпроворот.
С бокалами он сблизил наши руки.
Его не видно нам, но знаю: он сидит
чуть справа, позади, как отраженье.
Он молча подмигнёт и дёрнется в груди
предчувствием любви иль просто жженьем.
И тем, кто загрустил, он скажет: “Выше нос!”
А тем, кто полюбил, - прошепчет: “Ну же!”
Шампанское вскипит салютом антислёз,
и станет ветерком, затихнув, стужа.
Он снова, снова тут. Он в блеске наших глаз,
тот обормот, затейник, непоседа.
И пусть знакомо всё, пусть было всё не раз –
нам по душе подобная беседа.
Предчувствие строки
Оле Шишкиной
Мелодия стиха рождается во мне
ударами земли по кованым подошвам:
и теплится любовь, и копится на дне,
и с криком петуха она не станет прошлым.
Она опять растёт незримо, как рассвет,
вернувшись, как всегда, когда раздумья жалят.
Она уже живёт в проснувшейся листве.
Она опять со мной: моя, а не чужая.
И я, поверив вновь, шагаю налегке,
не зная, кто она, но позабыв печали.
И на вопросы: “Где?” Твержу: “Невдалеке,..”
и встречные стихи улыбкою встречаю.
Мелодия любви рождается во мне,
волною пробежав по телу прямо к пальцам.
И если я собой доволен не вполне,
то не в связи с судьбой бродяги и скитальца.
Курвиметры
Мы идем по тропинкам
из прошлого в нынешний день.
И приносим с собой сладкий запах
покинутых комнат.
В спины молча глядит недосказанность. Падает тень
тех, кто в прошлом забыт,
кто покинут, но любит и помнит.
Оставаться нельзя. Нам начертано с детства идти.
Мы – курвиметры снов,
на потертом планшете дороги.
Мы не в силах сменить задаваемый музыкой стиль,
но уже не выносим жестоких бессмысленных оргий.
Нас легко обмануть. Мы доверчивы, будто птенцы.
И порою и мы не бываем для света прозрачны...
А тропинки текут. Не сведутся с концами концы.
И клубок Ариадны, похоже, почти что истрачен.
Мы оставим его тем, кто скоро отыщет наш след.
Нам же время настало
идти неизвестным маршрутом.
Чтобы выбрать его – мы потратили несколько лет.
Чтобы мимо пройти – хватит тысячной доли минуты.
Значит, выход один:
быть внимательней, чище, мудрей.
Значит, способ один:
шаг за шагом, как раньше, к рассвету.
Знаю, знаю... Я тоже не спал. И не стал я смелей.
Но нельзя замолкать, если новая песня не спета.
Трафарет “Мы идем по тропинкам из прошлого в нынешний день. И приносим с собой сладкий запах покинутых комнат.” из моего же стихотворения “Курвиметры”
...Ане
Мы пришли в ту же точку. Лишь выше...
Добрей ли?.. Мудрей ?..
Нас встречают друзья, даже те, что давно позабыты.
Мы опять убеждаем себя, что мы стали бодрей,
и шкатулка на треть уже знанием жизни набита.
Только что же тогда так саднит
рядом с пятым ребром..
Только что же тогда совмещаются числа и лица.
Это просто сентябрь. Это просто прудов серебро.
Это просто слова, что надежда опять не пылится.
От любви до любви… “…Только ты далеко, и прости, Бога ради, Что тревожу тебя...жаль, я врать не умею...” Геннадий Сергиенко
Я б соврал – только звезды звенеть перестанут.
Я б забыл – да луна освежает мне память.
Полушарья опять поменялись местами,
и сжигает меня ненасытное пламя.
Я б соврал – только знаю: ты мне не поверишь.
Я б завыл – не смогу, научившись быть сильным...
А по небу несутся кудлатые звери,
и ветра панибратски колотят мне в спину.
Я б соврал, если б мог, но, увы – не обучен.
Я бы запил – нельзя: я за многих в ответе.
Что-то тихо бубнят скрипки старых уключин.
Что-то хочет сказать инородный мне ветер.
Так плыву, не уплыв, доверяя Фортуне,
повторяя “люблю”, веря в новые встречи.
Я б соврал, что забыл… Меня выдадут струны…
Пока…
70-летию Юрия Иосифовича
Проходят, словно вехи, сквозь века
любви неразделенной расстоянья,
и ими разлученные создания
твердят в ночи: - Ну что же...
А пока....
Пока есть солнце – будем мы любить.
Пока есть ветер – будем мы стремиться.
И сказки, так похожие на быль,
соединят мечтающие лица.
Наш мир един, мы все частички в нём
одной большой любви, одной тревоги.
И потому и по ночам и днём
нам уготовлены с тобой, мой друг, дороги.
Нам многое дозволится пройти,
когда мы повстречаемся с Фортуной.
Желая поскорей её найти,
дарю тебе волшебные я струны.
Линейная зависимость
Эта линия проходит через дом,
через город, через годы: от и до.
Убегая, ветром прячется в кустах.
Оживает тихим шелестом листа.
Переходит вязью в девственный узор.
Размывается нежданною слезой.
Распускается под утро снова в нить
и пытается концы соединить.
Эта линия... сегодня и вчера
Рисовала ночи, дни и вечера,
замыкала вздохом мыслей грустных круг
и рвала его сама потом не вдруг.
И опять мечтой тянулась на вокзал,
распластавшись стуком в рельсах вновь везла,
заплеталась дымом в строчках проводов,
телеграммы людям шлющих от и до.
А потом, шепча, сулила мне: “Бери!..” -
заводя на самом деле в лабиринт,
но сама нежданно делалась клубком,
выводя опять из тьмы на свет легко.
И куда бы снова после я не шёл,
эта линия в одежд вплеталась шёлк,
проникала быстрым почерком в стихи,
лба касалась завитком опять лихим.
Полотно
Вечер. Поезд. Путей полотно
убегает вперед в поднебесье.
Убегаем и мы заодно,
что-то взвесив, а может, не взвесив.
Акварель: поле, лес и закат...
каждый день... лишь сменяются краски,
но все так же рисует рука,
и не ждёт ни любви, ни подсказки.
Мы проходим на фоне картин,
проезжаем, проносимся мимо,
и как мачты былых бригантин,
проплывают минуты незримо.
Мы бежим... От чего и к кому?...
Убегаем из прошлого к счастью.
Содран долго держащий хомут,
но свободным не стать в одночасье.
Поезд с Крита
Если ехать навстречу ночи,
очень быстро темнеет небо,
а колеса опять пророчат
дождь и долгий потом рассвет.
Я в своем голубом вагоне
повторяю тихонько “Мне бы...”
Ну, куда меня снова гонит
тот, кто гонит - так много лет.
Я ему неустанно: “Знаю!”
Я себе убежденно: “Надо!”
А фортуна – совсем не злая,
и дорога – совсем не бег.
Снова нежно звучит гармошка,
выпадая слегка из ряда
многоточий... совсем немножко,
всё как будто не первый век.
Я давно ведь не так наивен.
И знакомо мне чувство меры.
Удивится чему-то ливень,
проводница спросит билет.
Я в дороге меж ночью и утром
снова жду восхода Венеры.
Я хотел бы казаться мудрым,
сделав выбор меж “да” и “нет”.
Лабиринты моих скитаний.
Минотавры моих сомнений.
То ли шоры, а то ли ставни,
то ли новый опять вопрос.
На длину сигареты тамбур
станет местом новых сражений.
Звёзды дружно станцуют самбу,
убегая под стук колёс.
Одна единственная
Не оборачивайся, мальчик,
что потерял, то потерял.
Могло ли что-то быть иначе
узнает тот, кто не заплачет.
Не проверяй, раз оборвал.
И не суди себя так строго:
одной единственной на всех
повязаны сердца дорогой...
Так пусть она одержит верх.
Не оборачивайся, мальчик,
и грусть невольную не прячь.
Все знают – мальчики не плачут.
И разве может быть иначе?..
Не слушай шёпот… Время - врач.
А остальное всё – дорога.
Произнеси: “Да будет так!”
И не суди себя так строго.
Мой вечный мальчик, мой чудак.
Недотроги Губы - Пересохли от недостатка поцелуев и долгой дороги, уже вчерашней Людмила Ливнева
Уже вчерашняя дорога
лежит, умытая дождём.
Вы с нею обе недотроги,
но, как и ты – она не ждёт.
Она капризнее, наверно.
С тобой - приятней, с ней – сложней.
И я нуждаюсь в вас безмерно.
Она, как воздух… Ты – нужней.
Уже вчерашняя дорога
вдруг станет завтрашней опять.
И ты застынешь у порога.
Прощаться будем... и прощать.
Ты будешь ждать её вчерашность.
Я – удаляться весь в росе.
И мне опять не будет страшно...
Виток
Две девушки за кромкою воды.
Следы, которых не было в помине.
Штиль. Вечер. Берег. Море. Крик: - Помилуй!..
и ветер, уносящий от беды.
Как ветер... Если выбран полный штиль?
А разве я сказал, что штиль был полный?
Слова, слова, слова... Извольте. Полно.
Не надо, право.
Хватит.
Отпусти.
Две девушки на диком берегу,
две грации, две строчки старой песни.
И дело же не в том, что неуместна
идиллия...
Да: я опять бегу.
Бегу. Несусь кривой материка.
Материя – не требует отсрочки.
Рождаются в душе иные строчки
о той, что мне неведома... пока.
Две девушки, две грации...
В чём суть?
Да...
жизнь – она сложней стихосложенья.
Два с края кадра тонких отраженья
я вижу краем глаза...
Донесу ль?
Две девушки....
А были ли они?
А есть ли этот берег?.. Это море?..
И кто кому сейчас, сегодня, вторит?
Без колебанья вновь прошу: - Мани!
Две девушки за зеркалом воды
я не гадаю в книгах ваших судеб.
Я только знаю, если вас не будет
сейчас и здесь...
Куда ведут следы?
Мои…
одни лишь только на песке.
Надеюсь, не разрушил я баланса.
Мои стихи не то чтобы о шансе.
Но, как и он, они на волоске.
Без этих девушек, забывшихся уже,
не будет ни меня, ни строк, ни песни,
ни той, с которой счастлив буду вместе...
Запомни горизонт на вираже.
Опять бегу.
И что?
Каков итог?
Запомнились полморя и полнеба.
Две девушки.
Надежда.
Быль и небыль.
Гармония.
Вселенная.
Диалектика Когда меня спрашивают, чем я занимаюсь – я отвечаю: - Пишу стихи. Но если меня спрашивают явно недобро- желательно, я отвечаю: – Я – поэт!
На вечере встречи с поэтом Наумом Коржавиным его спросили, как он относится к тому, что Иосиф Бродский считал себя лучшим, или не считал, но всегда соглашался с такими похвалами – Наум Коражавин ответил, что, конечно, поэт должен считать себя самым лучшим. А иначе как он сможет писать.
Я знаю, что я лучший...
А иначе:
я не смогу ни строчки написать.
Скрипит паркет,
а может быть, кровать.
А может, это мысли?
Может... Случай.
Да, случай.
Ты - сиди и не скучай,
Сличай
и не впускай в себя двуличие.
Закончив, улыбнись,
шепни: - Отлично, -
и никого ни в чём не уличай…
Я знаю, что я лучший,
несмотря на скромность, да и прочее…
И всё же:
я проведу пером себе по коже
и заварю покрепче чёрный чай.
И то же самое я повторю опять,
меняя “чший” на “чше”,
а луч на лучик.
Такой вот без отмычек вышел ключик
к моей и так незапертой душе.
А если кто-то принесёт свои стихи
и спросит после: - Брат, я, правда, лучший? –
я соглашусь без тезиса: - Я – круче!..
Не поднимайте брови –
вас не глючит
и я не охмуряю вас уже.
Я в меру скромен,
в меру прост и горд.
Я много лучших в этой жизни знаю.
Я их стихи закатами листаю
и не рисую в них кривых и хорд…
Я попросту тихонько улетаю.
Я попусту стараюсь не свистеть..
Ди@клектический триптих с древнекитайским уклоном. Умеючи
Всё происходит подсознательно,
(хотя и выглядит желательным),
но ведь реально - неосознанно
Такой вот, братцы, диалект
А небо чем-то размалёвано.
А ты такой неизбалованный.
И на бумаге немелованной
выходит чистая эклект...
И к этому добавить нечего,
помимо четверга и вечера,
а в пятницу добавим Матрицу
в итак сплошной неразбери...
Хулить, конечно, можно многое.
На то даются людям ноги и...
“Ступайте, Ваше благородие,
пока открылся новый вид!
Пока Вам любится и верится.
Пока ещё открыты двери и
пока струятся рифмы стеблями –
Вы можете ещё успеть:
Ди@клектический триптих с древнекитайским уклоном. Синь
Сжимает посох крепко пятерня.
Похоже, что я снова потерял.
Ну, может (что вернее) не нашёл.
И пусть я вам смешон – мне хорошо.
А за спиною снова тает ян.
И кто-то шепчет злобно: - “Дело дрянь.”
А я гляжу сквозь темень, видя синь,
и вспоминаю “сильных не проси...”
И не прошу. Иду. Стремлюсь. Ищу.
Я не ропщу (верней, я не грущу).
А что пока не всё ещё нашел?..
Так для того и поднят капюшон.
А кто-то смотрит на меня и шепчет: - “Сгинь...”
И ян сменяет инь, а между - синь.
А мне опять маячит поворот
и никаких в помине нет ворот.
Вот день прошёл. И я его прошёл.
Прошёл версту, а, может быть, вершок.
В том случае, как мой - когда без карт -
и меньшему пути ты будешь рад.
Ди@клектический триптих с древнекитайским уклоном. Когда-нибудь "Пусть впереди большие перемены..." Владимир Высоцкий
"Чтоб жить тебе в эпоху перемен" древнекитайское проклятие
1.
Не дай Вам Б-г!..
Б-г дал.
Всё потекло.
Мираж растаял.
Небо стало синим.
Я пожелал тебе во мне не сгинуть
и сгинул сам.
Не правда ли, смешно?..
С тех пор я и пишу слова стихами:
"Текила маргаритой на стекло..."
2.
Лимон луною к строчкам мешанины:
в моём коктейле лужи и машины,
несущиеся мимо кто куда.
И в голове всё та же ерунда
(она лишь иногда с дождем стихает).
А кто-то объявляет поезда,
но что нам поезда и день приезда.
Не нам одним опять любить и грезить
Ну, а пока не то чтобы облом...
Табло совсем не нужно балаболу.
Всё тоже от футбола до Кобола.
(так... что-то вроде из своей судьбы
несу в таком изысканном сосуде,
несу без суеты и пересудов,
и если кто кого-то и рассудит,
то скажет в заключении: -
"не судим"...)
А мы у телевизоров сидим
и наблюдаем молча за эфиром.
А время для вечернего кефира.
Я с детства не терпел его... (кефир)
В эфире "Спо
кой ночи малыши"
А я пою:
всё лучше, чем в запое.
Меняются программы, как и сбои.
Меняются не чаще, чем обои.
Поможет ли канал переключить?
Навряд ли...
Не пытайтесь и лечить.
Не слушайте.
Что это и откуда?
По всем параметрам, похоже, не простуда?
Шаги?.. Кого?.. Фортуны или судьбы?
Не дай Вам Б-г!..
Б-г не дал...
Было бы...
3.
Шаги. Опять шаги.
Шаги. Но чьи?..
Перо ведь о бумагу не стучит.
И не стучат на небе синем тучи.
Похоже, никого ничто не учит,
Но, всё же, кто-то нас порою чтит.
И ты меня когда-нибудь прочти,
очки, что ты носила, не меняя.
(Ты в них вчера смотрела на закат…)
Нам всем порой бывает очень скверно,
но что там, розовеет, за Каперной?
(Ведь минус полтора фигня, наверно?
Ей богу ты сумеешь разглядеть!)
А Хрюша не ругается с Степашкой.
Прошу, не покупай ночной рубашки.
Скажи мне: - "Дорогой, давно я
жду!"
Сними очки, хочу глаза я видеть,
хочу стремиться в их голубизну.
Я в них, как в дом,
тихонько улизну,
слизнув с листа
все строчки равномерно …
Не фарисействуя (саркастическое - лирическое) “Ах, не делайте запаса из любви и доброты” Б. Ш. Окуджава
С недавних пор я не люблю поэтов
и прочих разных творческих людей.
Краплёные подсунув нам билеты,
они кричат, но как-то не про это,
а что-то утекает под плетень,
преследуя произошедший день
и издавая мерное гуденье.
Я жутко не люблю, когда шумят,
особенно, когда шумят по делу.
Вспотело озабоченное тело,
а во дворе пищат "уйди - уйди":
что позади, и то, что впереди.
Расставлены ловушки и пределы.
Я математику, увы, давно забыл,
и снова лево с право перепутал.
Я сам пишу в блокнотике "как будто"
под стук куда-то скачущих минут.
Они всучить сарказм не преминут,
но даже с ним куда-то скоро минут,
не делайте, прошу, такую мину,
а вспомните о тех, кто любит вас.
Как будто вальс играют?
"Вас ист дас?"
То просто неисправный унитаз,
и кран о чём-то капает на кухне.
Шаляпин в "Маяке" поёт про "ухнем"
и мы, пополнив вздохом в теле дух,
решим опять вопрос: какой из двух.
Решим без песнопений и сивухи,
прислушавшись, возможно, к звону в ухе.
Я левый с правым.... снова оплошал.
И почему свисает с них лапша
и шатко так идти...
Стучат лошадки...
Я не люблю поэтов.
Почему?
Наверное, за пафос их и мрачность.
Не обобщаю.
Просто снова прячусь
в листву своих же собственных страниц,
в улыбки многочисленных избранниц,
и мне происходящее не странно.
Смотрю в окно:
очередной восход.
Листаю полюбившиеся строчки -
свои и те, что сделали меня.
Они опять кричат, зовут и манят
и раздаётся снова этот стук.
И знаю я, что снова не усну,
читая, слушая, внимая, устремляясь.
Диптих о типажах. Ажиотаж
Опять делю людей на типажи.
Опять, себя ругая, наблюдаю
и, выводы не делая, шагаю.
А ты меня, как будто, рассмешил,
сказав, что я суров и беспристрастен.
Когда?..
Когда я всё уже раскрасил
в известные, как радуга, цвета.
Вот снова накатила пустота,
как будто в нашем мире нет собратьев,
и кроме обращения "приятель"
одна лишь штрих
пунктирная черта.
А Мир так удивительно прекрасен.
И что с того, что ты слегка устал?
Сверстаешь версты... будет и верстак.
Но почему тогда в ушах: "Не так! Не так!.."
Диптих о типажах. Сделать шаг
Типажи... Типажи... Будто я не типаж.
Не скажи - Это жизнь.
Где тут жизнь, а где блажь?
Но что делать, когда я и сам состою
из забот и затей. Из "люблю - не люблю".
Вот бушуют цвета.
Мы же сводим их к двум.
Кто-то скажет, смеясь, что не брат и не кум.
Я любуюсь на мир через призму страстей.
Почему всё не так?.. Всё пустей и пустей.
Белым цветом на чёрном просто выведу "Лю...'
И отправлюсь пешком через год к февралю.
Кто-то скажет мне "Друг!". Кто-то скажет, что брат.
Кто-то брякнет "Дурак!.."
Я и этому рад.
Я хочу подойти и спросить о душе,
о картинах, стихах...
всё выходит клише.
Почему, несмотря на моё "не суди",
что в трико, что в пальто - всё не так на пути.
И чем пристальней я проникаю в глаза,
тем сильнее боюсь, что опять не узнал.
Мир нельзя поделить лишь на "да" или "нет".
Мы с тобою живем на одной из планет.
И никто не докажет, что нету другой.
И что ты не изгой.
И что ты не изгой.
Так идём мы навстречу судьбе - типажи.
Эхом бьются шаги: "Это жизнь. Это жизнь."
И лишь тоненькой жилкой стрекочет в ушах:
Секрет
Я стал и серьёзным и взрослым,
хотя улыбаюсь не уже,
болтаю помногу о разном,
с мелодией старой брожу.
Ты только не думай, что просто
дурным оставаться снаружи.
Но сколько я трачу усилий,
о том я тебе не скажу.
Увы, я ещё непутевый
(да, видно, таким и останусь;
подобное просто не лечат),
но только об этом - молчок.
Шаги, как всегда, убегают,
стихая в ночи за кустами,
и только немного пугает
едва различимый сверчок.
Всё же… "Я не волшебник, и не научусь. хотя могу, надев смешную шляпу, рукой махнуть, развеять чью-то грусть..." Клер
Я не волшебник:
это вы внушили
себе, что я умею колдовать.
Реальность мне уже не воссоздать, хотя я и не прочь порой во благо.
А кто-то ухмыльнется, бедолага,
и мне ль не знать...
Мне многого не знать.
О, нет!
От слов своих - не отрекусь.
Тем более от действий и желаний.
Ведь всё возможно.
Дело в малом - в длани.
Сомнения опять предам закланью.
Ну, вот! Ну, вот! Я о своём опять!
Не надо жертв!
Всё должно быть как вздох.
Верней - как выдох, даже дуновенье.
Решают всё уменье и мгновенье,
но где же то мгновение?..
Мой Б - г!
Я не волшебник, я - самообман.
Я запах не того одеколона.
А вы всё шепчете: - "Тот самый, самый, оный..."
Я не волшебник -
даже не шаман.
Победою моей -
один бедлам.
А вы всё верите в меня.
Зачем?
Зачем-то....
Моменты образуют снова ленту.
Но посох мой не светится в пути.
И если сотворил - то лишь бутик,
в котором лишь улыбки и надежды,
да рядом сад, где шепчется листва.
Но в этом нету, право, волшебства:
одни слова....
Слова...
Слова...
Слова...
Порой с ошибками…
Порой…
Порой - повторы.
А я опять с одной дорогой спорю,
сбегая из воссозданного сна.
А где-то осень, лето, иль весна...
А на ботинках слёзы или влага.
И кто-то ухмыльнется: - "Бедолага."
И стерпит куда большее бумага.
И что-то повторят в ночи уста…
Нет-нет, всё хорошо, я не устал.
Я не волшебник
(право же, открытие).
Я лишь пытаюсь рисовать батик.
Я не волшебник - просто я в пути.
Я не волшебник
вы меня простите.
По запотевшему стеклу…
Натке Ивановой
Как рукой по стеклу, запотевшему, будто во сне,
проведу по словам, и замру на мгновенье, поверив.
Закрываются плавно состава волшебного двери,
и болтает блондинка красивая вновь о весне.
И пускай разговор о надежде ведут не со мной.
Я невольный свидетель,
а может быть, я соучастник.
Я стараюсь не слушать... Но поздно.
Уже я причастен
и, из дома не выйдя, я еду как будто домой.
Я невольно подслушал сегодня чужой разговор.
Мне хотелось встревать,
но не смог я отбросить приличий.
Сделал то, что и раньше я делал так глупо обычно:
записал пару строк и ушёл, озираясь, как вор.
Взгляд скользнул по словам.
Снова вижу за мутным стеклом
я надежду блондинкой,
поющей в промерзшем вагоне.
И я снова в пути, меня кто-то незыблемый гонит.
Я забыл про порезы. Болело. Уже запеклось.
Как рукой по словам и как будто возникло тепло.
Я и сам, как стекло, вдруг оттаял
и сделался чистым.
Так весной незаметно и быстро
вскрываются листья...
Мне не скажут потом:
- Ты, приятель шаман и трепло.
Ну а я вдруг поверю, что вправду могу колдовать,
превращая слова
в мир трехмерный на плоской бумаге.
Мы с блондинкой в вагоне беседуем тихо о влаге...
Бег на стуле
Убегаю от тоски и своей печали.
Небо рвётся на куски, ветками качая.
И дорога не звала, и не огляделся,
и не те опять слова, а куда мне деться?
Убегаю от картин, что всегда рисую.
Той дороги серпантин поминаю всуе.
Проклинаю ремесло. Вспоминаю душу.
И скрипит в ночи весло... Душно. Душно. Слушай.
Убегаю я от чувств и избитых истин.
Я, наверное, мечусь, как осенний листик.
Я, наверное, неправ, или же отчасти...
На реке как будто сплав.
Дай весло на счастье...
Нарушение симметрии (Кромешно белая мелодия) “Все начнется вот-вот, Жаль, что зрителя нет “ Из песни группы “Машина времени” “Музыка под снегом”
Уплывают скамейки по лужам замёрзшего парка
мимо спящих деревьев, застывших с обеих сторон.
Нарушеньем симметрии льдинок хрустальных
помарки
в белом вальсе кружат под осипшего неба тромбон.
Уплывают скамейки... Достойно. Размерно.
Неспешно.
Забирают минуты обычного зимнего дня.
И я вижу, что белое тоже бывает кромешным,
и не знаю, а стоит ли этому белому внять.
Размышления о связи длины и расстояния
Обвинять – бессмысленное дело,
ведь ничто не вечно под луной.
Цель находят пущенные стрелы.
Расстояние не связано с длиной.
Ночь пройдёт, потом пройдёт и утро.
Свист раздастся в проходном дворе.
Кто-то в лёгкой яркой летней куртке
листья разбросает по траве.
Кто-то будет радостен и весел,
невзирая на десяток “на”.
Будет листья трогать лапой ветер,
и опять вернется тишина.
А стрела, она достигнет цели.
Не одна и тоже не одну.
Почему опять не то мы ценим?
Почему опять всё про длину?
Ведь куда приятней про причастность,
чем других беззвучно обвинять.
Кто-то в лёгкой куртке ищет счастье,
колокольчиком в тиши едва звеня.
Воспоминание о Перадоре (кинофантасмагория) Осознание того, что мы не в силах что-то изменить часто побуждает нас к...
Павлу Луспекаеву, Александру
“Верещагин, уходи с баркаса!”
Верещагин, милый, уходи...
Шепчет ветер снова: - “Жизнь прекрасна...”
Тишина бывает не напрасна.
Не напрасно бродишь ты один.
А волна накатится на берег
и уйдёт вслед тысячам сестёр.
Я опять наивен, я – поверю
незнакомой девственной свирели,
и ногам, что в кровь я снова стёр.
А потом найду повыше место,
лягу на спину, и боль умчится вверх.
И опять услышу я из детства
“Верещагин...”, и заколет в сердце,
и раздастся взрыв, а после – смех.
Бог ты мой, ну, что за наважденье.
“Верещагин...” Что же там звенит.
Сколько лет прошло... не в осужденье
детство остаётся в побуждении
окончанье фильма изменить.
Смех раздастся снова, снова… Снова
кто-то мчтит по Звёздному Мосту.
Кто-то мчит ко мне из Перадора.
Мне, как будто, снова дали фору.
Вместе с нею боль и пустоту.
Странно это. Очень, очень странно.
Я не должен знать про Перадор.
… Был июнь и вечер тёплый ранний,
и ложились звёзды как орнамент,
и негромкий лился разговор…
Что же это? Снова, снова верю.
Кто ты, незнакомка? Отзовись!
Это ты играешь на свирели?
Кто провёл тебя? Волшебник Мерлин?..
Небосвод зажегся и завис.
Что же это? Встреча ли? Прощанье?
То ли сон опять сморил меня.
И опять я вторю: - “Верещагин!
Уходи с баркаса,” – увещаньем…
Законы построения миров (В потоке)
Ошибочно ли мнение толпы,
и сколько нас бредет в ней одиноких?
Служенье муз не терпит... эту пыль.
Я снова ведь не шёл, а словно плыл,
не вспоминая прошлого уроки.
Я плыл - как есть: непонятая часть
сего движения заботы и печали.
На вид, не суетясь и не мечась.
И надо ли мне было различать?
Вот и меня опять не различали.
Ошибочно ли мнение моё?
И что вообще на свете безупречно?
И если миром правит буква “йот”,
то кто потом меня тогда поймёт?
Что говорить про вечность и беспечность.
* * *
Законы построения миров
весьма просты: всё создается нами.
Рассвет суров. Закат потом багров.
В мечтах растим мы личный двор и кров.
А кто растит вот этот весь орнамент?
Подумай: мир - прекрасен, жизнь – нова!
Поверь, что эти люди все воздушны.
Попробуй верить собственным словам.
Я пробую… Кружится голова.
И почему же всё-таки чуть душно?
* * *
Я, как обычно, подобрал в толпе
сегодня аж четыре новых строчки.
Я даже их попробовал напеть,
и снова понадеялся суметь,
не проверяя этот мир на прочность.
Камера обскура
Волшебный Мир... он кроется во мне,
а мы с друзьями спрятались в коробке.
А там всё то же: от “светать” к “темнеть”…
И снова я кажусь смешным и робким.
Сквозь маленькую дырочку лучом
к нам проникают радости и беды.
И Караваджо вовсе не при чём,
и не при чём заумные беседы.
Пусть вверх ногами судьбы, страхи, жизнь
в том коробке по имени пространство.
Привыкли... Так с чего тогда, скажи,
я так продрог за годы снов и странствий?
Я лишь порой пытаюсь осознать,
а что же за... Откуда луч тот светит?
Но вновь отодвигается стена,
и коробок рождает новый ветер.
Диптих о течениях. И просто… трель или немного о самом очевидном
Я улыбнусь. Так было ведь всегда...
Я возгоржусь, глаза потупив скромно.
За кавалькадой незнакомых комнат
на кухне вдруг забулькает вода.
А я шепчу: - “Вглядитесь мне в глаза.
Пожалуйста…
Тогда хотя бы в строчки.”
Я знаю, что всегда был одиночкой.
Я знаю, что такая полоса.
Я понятым, конечно, быть хочу,
как и мечтаю просто быть любимым.
Вода течет сквозь раковину. Мимо…
Куда-то я опять сквозь ночь лечу.
Проблема ведь не в том, что скажут мне.
И даже не в “когда”, “зачем”, “постольку”…
И путь не путь, и он совсем не скользкий.
И не такой уж неизменный вид в окне.
Диптих о течениях. Пояс астероидов
Астероид под номером...
Сколько на свете таких?
Одиноких, рождённых в глубинах,
умам неподвластных.
Он неведом, не познан. Как ты.
Потому ль ты притих?
Он проносится мимо,
никем никогда не обласкан.
Астероид под номером….
Кто ты? Ужель мой двойник?
Сколько нас неприкаянных,
гордых, несносных скитальцев?
Я, как тот астроном к телескопу,
к бумаге приник.
Даже если захочется,
вряд ли удастся остаться.
Разливается ночь,
и рождается снова во мне
некий сгусток… Любви?
Я не знаю… Пускай… ощущений.
Век за веком стекают.
Идёт посевная камней.
И меняется всё.
Постоянно – одно лишь вращенье.
Диптих Преодоление сидеродромофобии. Этюд с поездом
Где-то очень долго едет поезд,
а за ним встаёт загадкой лес.
В промежутке - двое или трое.
Может, странники, а может быть, изгои.
И над всем – луна приставкой “без”…
Безупречность странного пейзажа.
Бесполезность некоторых снов.
Безучастность выбранной поклажи.
Безнадёжность этого вояжа.
Безрассудность высказанных слов.
Ну, а поезд едет, едет, едет,
словно неразгаданная боль,
словно не совсем разумный кредит…
То ли будет в полуночном бреде.
Я не спорю. Милый друг, изволь.
Кто же эти несколько скитальцев?
Посмотри на них со стороны.
Что-то объясняется на пальцах.
Кто же?.. Не сумевшие остаться?
Или… Неужели это мы!
Диптих Преодоление сидеродромофобии. Не для гимнастики ума…
Я не ответил на вопросы,
да в целом… я и не хочу.
Пусть редко вам кажусь я взрослым.
Пусть чаще без оглядки мчусь.
Скажите, разве в этом дело?
Шепните: - “Знаем, это так!..”
В тот миг раздвинутся пределы,
и попадём мы вновь впросак.
Но всё же надо... Я не спорю.
Ищу и помогаю вам.
Несётся скорый поезд к морю,
уносит страх, тоску, бедлам.
А я припал щекой к окошку,
зажмурился и сделал вдох.
Я лишь хочу помочь немножко
вам не бояться поездов.
Их сам боюсь. Что там лукавить...
Я сам теряюсь, я – не маг.
Поверьте - я не для забавы,
не для гимнастики ума.
Диптих о возможностях. Об игре на музыкальных инструментах и не только на них
Руки хотят играть на рояле, на скрипке, на флейте.
Сам я хочу бежать не туда, куда следует ветер.
Но, увы, не умею совсем. Если только словами.
(Мне порой удаётся сложить необычный орнамент.)
Я хочу быть загадкой, но чаще хочу быть понятней,
чтоб со мною общаться вам было светло и приятно.
И, конечно, обидно, что нет музыкального слуха,
но я знаю, что всё же могу звуком радовать ухо.
Диптих о возможностях. Так, чтоб легло…
Писать стихи, поверь мне, очень просто,
когда писать с открытою душой.
Добру не должно быть особо броским,
и вклад не должен слишком быть большой.
Да брось… Писать стихи совсем не трудно:
ложись на лист как есть и не робей.
Допустим, голос твой - не вопль трубный.
Допустим… Но не ходишь ты с бубей.
Поверь, писать стихи намного легче,
чем плавить ту же сталь иль сеять хлеб.
Хватает малого: ну, скажем боль и вечер.
И надо лишь расставить “что” и “где”.
Зимнее утро или в каморке чудака
Я пытаюсь меняться, стараясь остаться таким же.
Я ищу медиану, понять бы вот только... чего.
Я совсем не желаю вписаться
в придуманный имидж,
тихо строя каморку и вешая холст с очагом.
Я стараюсь меняться, пытаясь остаться собою.
Я рисую пространство, и сам в него делаю шаг,
потому что я знаю, что небо прекрасней обоев,
потому что пытаюсь хотя бы немного внушать.
Я прослыть не хочу зачинателем нового стиля,
гениальным словистом, да, в общем-то, и мудрецом.
Потому и пишу так, чтоб чувства доступнее были,
чтобы видели люди за звуками чьё-то лицо.
Но порою выходят совсем не обычные строчки,
и порою бывает мне страшно, что вырвется джинн…
Лёд на улице дворник опять посыпает песочком,
и сосед на работу уже по морозу бежит.
О наивных желаниях или накануне
А снег не лжёт, он падает, скорбя
по времени и нашим странным тайнам.
Ночь движется подобьем корабля.
Явленье снега в мир наш не случайно.
Застыли в ожидании дома,
и только люди мчатся по привычке.
Им так же просто не сойти с ума,
как и расставить вечные кавычки.
Снег падает, спускаясь с чёрных крыш
дрожащим на ветру прозрачным тюлем.
и разница меж “думаешь” и “чтишь”
проносится в сознании, бунтуя.
Да, снег не лжёт. Он холоден и чист.
Плывут навстречу... ночь и спящий город.
И грустный вдруг мотив в ушах стучит.
И многого не слышно (даже хором).
Всё неслучайно… Можно думать так.
А можно лишь молчать, подставив снегу
лицо…
ладонь…
Снег падает.
Пустяк?..
Не с крыш уже.
Летит он прямо с неба.
Он падает раз …дцать порой в году.
А сколько раз приходит он желанным?
Ведь люди снегопад не часто ждут,
затурканные срочными делами.
Но снег не лжёт… Возьмём с него пример.
Поверим же, хотя бы в добродетель.
Пусть нас пугает положенье сфер.
Пусть ветер дверь времён срывает с петель.
И кажется: проносится не год,
не эра - а сама, возможно, вечность.
Снег снова вовлекает в хоровод
и выпускает страхи и… беспечность.
Явленье снега в суете сует:
явленье чувства, мыслей и надежды.
И Новый Год, конечно не ответ
на эти белые пушистые одежды.
О чём ещё мы можем пожелать,
ступая накануне новой эры?
Чтоб падал снег… Чтоб стало меньше зла.
Чтоб он не лгал. Чтоб нам хотелось верить.
Весенний авитаминоз
Асе
Усталость проходит с остатками сна.
Неслышно, незримо приходит весна.
И что-то случается снова с тобой.
И только пейзаж почему-то рябой.
И только вдыхается как-то не так.
И ритм незнакомый выводит рука.
Сличаются мысли, сомненья, мечты.
И что-то Иное маячит...
Прочти
те строки, что вырвутся скоро на свет.
Хотя... даже в них не найдешь ты ответ.
За шаг до поворота головы или игра в одно касание
Ане Фисенко
Что в повороте Вашей головы
меня так привлекло?
Я сам не знаю.
Который год словами я играю:
мне их созвучья стали не новы,
и только грусть-тоска всегда другая...
Её иль Вас коснусь сейчас рукой.
Вы снова мне покажетесь другой.
Мне хочется коснуться Вас опять.
Опять... когда... мы встретились впервые?!.
О, сколько раз бросался я в порыве,
пытаясь необъятное объять,
возможно, в полушаге от обрыва,
за шаг до поворота головы,
до возгласа “Так это были Вы!..”
Безмолвной перекличкой через двор
прямоугольно-разных блёклых окон
тускнеет день, что был словам истоком.
Так хочется продолжить разговор
размеренно, задумчиво, наскоком,
прикосновением не взгляда, не руки...
Ну почему они все так хрупки.
* * *
Касание надтреснутой губы.
Тот поцелуй, который мне приснился.
“Приятель, ты б скорей угомонился!”
“Твои, приятель, вирши вновь грубы!”
Так... неужели я опять забылся?..
Лишь тени удлинились за окном.
Мы снова друг от друга далеко.
Прошу, о мой фельдфебель, разреши!
Дай крикнуть, дай шепнуть, дай прикоснуться.
Огонь и Воздух – им ли не схлестнуться.
Огонь и Воздух...
Слышишь?!.
“Не спеши...”
“Остаться... Отдышаться... Окунуться...”
Не поворачивайтесь – ночь настанет пусть,
ведь всё одно грядет ей следом грусть.
Вы так неповторимы... Неспроста.
Вы так неуловимы...
Нет – молчите.
Я ухожу, Вы после свет включите
и прочь меня гоните и с листа...
Возможно, Вам поможет чаепитье.
... Две ложки сахара и выдох. В тишине
Ваш взгляд ещё зеркальней и слышней.
* * *
Закончился опять обычный день
простым английским словом экспектейшен.
Вы правы, я, конечно, не безгрешен,
опять несу сплошную дребедень.
Поток в моём сознанье – перемешан.
Начало…
Начало обнаружится в конце
отрезка неизведанной дороги,
там, где шумят в ночи всегда пороги
реки, ещё не названной пока,
в момент, когда сличаются века,
и солнце мчит за холм на колеснице.
И то, что не сидится и не спится,
лишь звенья недокованной цепи
созвездий, междометий и соцветий...
Начало обнаружится на дне
стакана или просто кружки с чаем.
И вроде бы и не с чем, но сличаем
мы этот как-то пройденный этап,
пока ещё не близко до рассвета,
и серебрится месяц в вышине,
и шум в ночи становится слышней.
Но даже сквозь него звучит “не надо…”
и вслед за солнцем мчится быстро над…
Серебро…
Что-то меняется. Что-то не клеится.
Что-то маячит за пыльным окном.
Кто-то замёрзнет, а кто-то согреется.
Кто-то поставит весь выигрыш на кон.
И разольётся над ночью непуганой
снов, облаков или слов серебро.
И затяну я надежды подпругами.
И упадёт мой пятак на ребро.
Завтра ли, после ли, утром ли, в полночь ли
выплесну строки с тревогой на свет.
Странно, что раньше меня не морочили
ваши сомненья и шёпот в листве.
Может, взрослею я? Может - серьёзнею:
меньше и меньше я верю словам.
Только созвучиям… Время ли позднее?..
Строчки не строчки, а просто зола.
Вы не подумайте, я не в смятении
лишь от письма занемело плечо.
Что-то, увы, неподвластно хотению,
что-то всё так же безумно влечёт.
То ли луна серебристыми блёстками,
то ли, сверкая, иная строка…
Звуки навскидку такие неброские,
видимо, тоже способны сверкать.
Серый гном
Живёт на свете серый гном:
неброский, злобный, одинокий.
Он проникает в каждый дом
и протекает тенью в строки.
Он корчит рожи, бьёт под дых,
он ждёт, когда же ты сорвешься.
На каждый твой невольный “пых”
кидается он серой кошкой.
Он образован и умён,
начитан, быстр и восприимчив.
Он проникает даже в сон,
застать пытаясь нас с поличным.
И каждый взгляд, и каждый вздох
наш... будет им легко замечен.
Он застаёт всегда врасплох,
и потому, увы, он вечен.
Ты бесишься – и он растёт.
Ты злишься – он лишь матереет.
И мир уже не так цветёт,
и вдруг становится серее.
Он притворяется ручным.
Он может добрым быть и нежным.
Но цели – как всегда, мрачны...
Не тешь себя пустой надеждой.
Он любит тихо надавить
на самую больную рану,
и справедливо осудить,
чтоб всё звучало без изъяна.
Он лицедей и лицемер.
Он бьёт прицельно прямо в душу.
Он мудрый приведет пример…
Молю тебя, его не слушай!
И если ты сорвешься вдруг,
тебя он выставит виновным.
И серости замкнётся круг.
И небо станет бездуховным.
И силой с ним не совладать.
И добротой, и словом тоже.
Ему нельзя ничем воздать:
он обладает толстой кожей.
Да… вечен он, как вечна тень,
но он отнюдь не всемогущий.
Есть средство от его сетей.
И мост над рвом пока опущен…
Всего лишь: не бороться с ним,
не поддаваться паранойе,
и станут чуть светлее дни.
Не порождайте слово злое.
Противникам посвящений в стихах Некоторые люди считают, что писать посвящения глупо и неправильно…
Был другом неизвестного поэта
какой-то неизвестный человек.
Давно обоих поглотила лета,
и не один с тех пор сменился век.
Но вертится Земля, и солнце светит.
И пишутся стихи. И ноет грусть.
И дует, дует, дует, дует ветер.
И ты в него чуть слышно шепчешь: “Пусть!..”
Пускай потом всё сгладит комментарий.
А, может быть, не будет и его.
Ведь посвящаем мы не за фанфары,
а потому, что на сердце легло.
Эскиз с чётко прорисованными ветвями
Р.
Шелуха облетит, и останутся ветви,
зимний парк, тишина и ночная прохлада.
Просто время формальных холодных приветствий
затаилось во мне глубже тёплого взгляда.
Просто руки спонтанно выводят скрещенье
этих веток, чуть видимых глазом уставшим.
Просто где-то во мне затерялось прощенье.
Просто стал я, наверное, чуточку старше.
Не старее... серьёзней. Беспечность всё та же,
и обиды по-детски приходят порою.
А деревья стоят – беспристрастности стражи.
И опять я ищу для романов героев.
Кривизна и изломанность... без аллегорий.
Простота и доступность.
Опять вылупляюсь.
Я иду.
Наст хрустит
и прозрению вторит.
Я, как раньше совсем, в темноту улыбаюсь.
Другая сторона (Возвращение)
...а с той стороны позабытой реки
остались не песни, не сны, не грехи,
не звуки ночные, не утра тоска:
остались сомненье и шорох мазка...
Постой, не бывает такого! Молчи!
Ведь если захочешь – ты сможешь сличить
две истины старых, два странных значка...
(Замочная скважина - лаз для крючка).
Ну, что ты молчишь?! Ты не знаешь ответ?
Ты хочешь сказать, что двух истин тут нет?
Ты хочешь сказать, что она лишь одна?..
Волна за волною, да омут у дна.
Сомненья?.. Пожалуй, мне это сродни.
Толпа за толпой, а мы снова одни.
Саднит оцарапанный где-то кулак.
И строчки не строчки. И лесть не хула.
Три точки... Три точки. Тире... Не вопрос.
Пронзительно бьётся шифрованный “SOS”.
Созвездья. Соцветья. Созвучья... Не сны.
Река и поляна пред бродом лесным.
Истоки “К строке строка ложится и…” Дмитрий Аршанский
... Натке и Диме
Рука встречается с рукой...
Строка порой находит строку.
А полустанок одинокий
положит вдруг разлукам сроки
под стук, несущийся с тоской.
Исток печали не понять.
Печаль – она неотделима
от слова странного “любимый”...
А поезда несутся мимо,
и время тенью мчится вспять.
А где-то в дальнем-далеке
“любимая” ложится слово.
И день рождающийся новый,
отбросив горечи оковы,
взмывает в небо налегке.
И всё-таки бывает так:
строка порой находит строку.
И словно времени истоки
версты отмерены с листа
дорогой новой.
Тонет мрак.
* * *
И нужно ведь совсем немного:
случайность, слово... после – шаг.
А дальше нужно не дышать.
Потом – душа найдёт дорогу...
Триптих Пророчить надежду. Волокно “Не надо мне ни платы, ни награды. Душа добро творит не напоказ.” Андрей Дементьев
“И я боюсь, когда пишу. … И всё боюсь её не встретить. И встречи каждый раз боюсь.” Андрей Дементьев
Андрею Дементьеву
За окнами живут стихи...
Не потому ль открыты окна.
А мир опять сегодня мокнет.
А мир опять как будто соткан
из слов, летящих от сохи.
За окнами живут слова.
Стена дождя их скрыла стаи,
а я себя опять листаю,
и истина, опять простая,
шуршит, как жёлтая листва.
За окнами живёт мечта:
осенним днём и зимней ночью
она надежду нам пророчит,
но в расстановке многоточий
она поэту не чета.
А что поэт? Он снова ждёт.
Он снова тут: один и настежь.
Его уже ты не уластишь.
Ему уже не нужен ластик,
и дождь не дождь... Он лишь прядёт.
Триптих Пророчить надежду. Канва “Я живу открыто, Как мишень на поле.” Андрей Дементьев
Андрею Дементьеву
Быть собою самим непростая задача:
не ложиться под мненье, не спорить с молвой,
проходить, не сутулясь и взгляда не пряча,
окруженным своей добротой, как канвой.
Быть собою самим... естеством – не уменьем,
без усилий, на выдохе... Это ль не цель.
Потому ли ношу я печаль и сомненье
на усталом, но светлом, открытом лице.
Триптих Пророчить надежду. Заветное хотение “Живу не так... но, слава богу, Я различаю свет и мрак.”
“Хороших людей слишком мало. И всё-таки их большиство.” Андрей Дементьев
Андрею Дементьеву
Я не хочу прожить безгрешным,
я знаю – это невозможно.
В решениях, порой поспешных,
я не хочу быть осторожным.
Хочу не верить в бесполезность.
Хочу нести не свет, так слово,
забыть надменность и помпезность...
Мои желания – не новы.
Хочу придти строкой забытой
и к тем, кто ждёт, и к тем, кто любит.
Хочу я жить всегда открыто,
не опасаясь, что осудят.
Я не боюсь прослыть банальным,
зато боюсь, что не услышат...
А мир красивый и печальный
течёт от горизонта к крышам.
Почти программное
Я поэт никудышный: я многих ответов не знаю,
я слежу за тенями, а тени относит на юг.
Между небом и светом проходит дорога лесная.
Я на север иду в окружении дивных зверюг.
И не их я боюсь, не дороги, не леса, не ветра,
не того, что опять я меж небом и светом один:
я ещё не привык, что порою даю сам советы,
я ещё не готов, руки вскинув, воскликнуть: “Гляди!”
След, оставленный мною, в замшелых тропинках
не виден.
Все зарубки на соснах наполнились снова смолой.
Но не хочется, право, использовать слово “обидно”…
А не хвойное что-то вонзается в душу иглой.
Между небом и светом проносятся странные тени.
Облаков ли? Поэтов? Не созданных ими стихов?
Строки вьются, как корни неведомых
странных растений,
и коряги вопросов выходят навстречу из мхов.
Я – поэт. Никудышный ли? Глупый ли?..
Право, не знаю.
Но я что-то пытаюсь увидеть, запомнить, пробить.
И по этой дороге меж небом и светом шагая,
я негромко стараюсь внушить вам желанье любить.
Затаился рассвет и открыта на кухне тетрадка.
Там стихи или строчки. Я что-то пытаюсь сложить.
“Между небом и светом” опять повторяя украдкой.
Биоценоз
Имею ли я право накатывать хандрой,
а может быть, и разочарованьем.
И если впрямь осадок – поэзии ядро,
то что тогда зовётся дарованьем.
Имею ли я право, внушив вам оптимизм,
петь песенки о том, что жизнь прекрасна.
И тщетно я пытаюсь ввести неологизм
по смыслу чуть иной, чем “не напрасно”.
Имею ли я право собою быть самим.
Не говорите только “несомненно”…
В цепочке совпадений, в цепочке пантомим
есть ряд наичудеснейших мгновений.
И, собственно, так просто, задав себе вопрос,
опять в своих погрязнуть рассужденьях.
В стихах ведь, как и в жизни, царит биоценоз:
любовь и смерть, забвенье и рожденье.
Танец ( ... а как же иначе)
Натке Ивановой
Я двигаюсь в танце, я двигаюсь быстро,
на мир я смотрю укоризненно чисто,
но нету в моей чистоте пуританства:
себе позволяю я мерить пространство.
Себе позволяю я думать о людях,
в душе повторяя: “о людях – не судят...”
О людях не судят, о чёрном не плачут,
но что-то цепляет... и как же иначе?
Я двигаюсь в танце, я двигаюсь плавно,
порой улыбаясь словам: “Ну, и славно...”
Порой замирая, как слово в полёте.
Порой пропуская, что в спину: “В пролёте,” -
бросают... А как же без этого в танце?..
Предел совершенства не связан ведь с глянцем?
Всё чистят песчинки, о чём-то судача.
А я вот беспечен... И как же иначе?
Я двигаюсь в танце. Я двигаюсь с песней.
Пожатье плечами у тех, с кем не вместе.
Пожатье другое, как будто тем вторит.
Но танец мой ведь не сжиганье калорий.
И в каждом пролёте ищу я уроки,
порой задыхаясь от этой мороки.
А мысли, а мысли в ином ритме скачут,
мой танец сбивая… А как же иначе?
Огнеопасный мотив
Пальцы стремятся играть
на рояле, на скрипке, на флейте...
Ноги бегут против ветра.
Последний стегает их плетью.
Я играть не умею. А жаль...
Ни на чём...
Если только словами.
Но бумага боится огня,
а в словах этих прячется пламя.
Внешне – загадкой кажусь,
ну а в тайне – стремлюсь быть понятным,
так, чтоб общенье со мною
казалось не просто приятным.
А рука всё выводит в ночи
некий ритм
наподобие танца.
Мне навстречу лишь ветер опять.
Он опять не попросит остаться.
Строки боятся огня…
Ну и что бы мы там не писали -
холодно… Над проводами
нотами звёзды свисают.
Как намёк в дикой пляске огня,
то ли сон,
то ли тени индейцев…
То не в жилах проснулся тамтам…
Нет… Тамтам прямиком бьёт из сердца.
Придыхание
Оле Шишкиной
Я сплетаю слова и не знаю, что будет в конце.
Тот узор возникает из воздуха, как придыханье.
Я беру карандаш, как ботаник-зоолог пинцет.
Не гербарий...
Я сам на листок приколюсь с потрохами.
А порою я их выбираю в песке, как янтарь.
Я смотрю на просвет, чтоб увидеть застывшее время.
И уже не тревожат меня ни осенняя хмарь,
ни грядущий мороз...
Я уже сочинил себе кремень.
Я прошу у луны миллиграмм от её серебра.
Я у солнца прошу океана закатные блики.
Я прошу у себя безвозмездно кусочек ребра.
Пара строк...
и уже я смогу тебя утром окликнуть.
Иногда ты в очках. Иногда ты в одежде иль без.
Иногда наготой я твоею, забывшись, любуюсь.
Тот эликсир из слов я готов испытать на себе.
Вот уже я опять не грущу, не бубню, не сутулюсь.
Я сплетаю слова, не гадая, что будет в конце.
Черно-белый рисунок
пытаюсь я сделать трехмерным.
На вопрос риторический эха:
- "...и в чём твоя цель?!."
Я уже не себе одному отвечаю: - "Наверно..."
И когда рано утром откроешь ты первой глаза
и, меня не будя, из руки вынешь смятый листочек,
твои мысли отточат слова, как поделку фреза,
и сама ты поставишь последнюю главную точку.
Воспоминание о Прометее считается, что сны длятся всего лишь короткий миг перед пробуждением
За секунду до рассвета сны терзают наши души,
словно печень Прометея.
Постарайся их не слушать,
как и спутника рассвета седовласого Борея.
За секунду до рассвета так не хочется разрушить,
так не хочется расстаться
ни с прошедшим, ни с грядущим.
Неужели всё так просто и банально снилось счастье.
За секунду до надежды я тебя рукой касаюсь
и шепчу слова невнятно.
И в рассвет уже вливаюсь,
и ресницами моргаю, и мне многое понятно.
Мне понятно, что на свете
есть предел для устремлений,
есть предел для совершенства.
Штраус. Вечное движенье.
И Борей стучит в окошко. И кончается блаженство.
О начале координат
Я живу много лет параллельно себе,
доверять разучившись закатам и снам.
По утрам я с нуля начинаю разбег.
И с нуля познаю всё, что раньше узнал.
Я живу много лет параллельно словам.
Я живу много лет параллельно любви.
Из-под пяток моих выползает молва,
что свалился я будто бы с края Земли.
И проносится день в суете и делах.
И я часто встречаю хороших людей.
Но швырнет кто-то в спину: - “Увы, дело швах…” -
и в сознанье ворвутся “откуда” и “где”.
Закрываю глаза. Вижу в куполе дверь.
Звезды молча глядят и совсем не звенят.
И врывается в душу поверженный зверь.
И обратно шагнуть принуждает меня.
Там, у края Земли не бывает любви.
Там, у края Земли вырастают снега.
И стоят на приколе, застыв, корабли.
От весны до весны. От “тогда” до “всегда”.
Там так тихо, что вряд ли ответы узнать.
Там в кристалл превратится любая слеза.
Там нельзя обмануть. Там нельзя оболгать.
Там все пристально смотрят друг другу в глаза.
А в глазах этих жизнь. А в глазах этих смерть.
Только нету любви… И уже не сбежать.
Там сверкает луны одичавшая медь.
И не спорит никто. Остается лишь ждать.
Потому и ищу я уже много лет
объясненье всему, мелкой дрожью дрожа…
И свистит на рассвете сомнения плеть.
И от края до края проходит межа.
Здесь, у края Земли не найти этот край,
будто он не один и у каждого свой.
Лишь хрустальной слезы засверкает вдруг грань
и с луны донесется глухое “изволь”.
Семеня…
Было мало печали в этой точке Земли.
Вы, конечно, скучали, но позвать не смогли.
И тоску объясняли положеньем планет.
И, возможно, искали подходящий момент.
Было мало печали в этой точке Земли.
Вы кого-то прощали, но простить не смогли,
как и в точке откуда... не простили меня.
Я уже не забуду, но сумею принять.
Было мало печали... Вы понять не смогли:
я, конечно, отчаян - в этой точке Земли.
Но отчаянья больше, чем нечаянней я...
Разомлею от чая. Вы – простите... меня.
Было мало печали. Было много любви.
Вы меня не встречали. Я усы теребил.
И, вот так, не встречая, Вы впустили меня,
и отчаянье скрылось, под дождём семеня.
Джинн - дурилка
Слова имеют цвет. Слова имеют вкус.
И в силу слова верю я – дурилка.
И в каждом из стихов, едва его коснусь,
я выпускаю джинна из бутылки.
Он смотрит на меня и спрашивает вновь:
“Разрушить город или же построить?”
А я смеюсь в ответ: “Да нет, дари любовь!
А с нею люди сами всё устроят.”
Слова имеют соль. Слова имеют слой,
как и земля, что топчется веками.
И я брожу по ней, не добрый и не злой,
и облака толкаю я руками.
И вот в чём парадокс: не знаю, почему
я часто без причины улыбаюсь.
Но я – не идиот: добра величину
я, преумножив, в джинна превращаюсь.
И зачем только спрашивал
- Где учат на волшебников?
- Да прямо за углом.
Без книжек, без учебников
наш милый управдом.
Включил он отопление,
и свет, и газ, и лифт.
Банально... Тем не менее,
ну, не волшебник ли?
- Да бросьте Вы кобениться,
подумаешь – тепло.
Куда ещё он денется?
А, может, Вы - трепло?
Я Вас о ЧУДЕ вроде бы
спросил... о волшебстве.
Так где же они водятся?
Скажите прямо: - ГДЕ?
Блин! Пирожки с капустою!
Ну, знаю пару мест…
Советую, что чувствую,
авось свинья не съест:
Там, в скверике за “ящиком”
два дня тому уже
я видел настоящего
точильщика ножей.
КАК крутятся колесики
и искорки летят…
Ну, что ЕЩЁ Вы спросите?
Ну вот – своё опять…
Делюсь я всем что дадено:
что в том, что я босой…
В продмаге толстый дяденька
торгует колбасой.
Он столько лет обвешивал
доверчивых людей.
Скажи – Какого лешего,
Ну, чем не чудодей?!
Когда бы научиться
так жулить и не сесть…
Что? ТОЖЕ не годится?
Ну, что ж… последний - здесь.
Да, прямо в этом здании
на пятом этаже.
Да-да, чудес созданием
он съел слона уже.
В свинец кусочек золота
ему не превратить…
Да, зелено… Да, молото…
Резона нет грустить.
Без повода смеяться
он вмиг научит Вас,
открыто улыбаться
и хитро щурить глаз,
быть внешне беззаботным,
серьезным в глубине,
стихи носить с работы…
Пойдём?
Что?!
Снова НЕТ?
Как? Почему не чудо
любить, дружить, страдать…
Да, нет. Учить не буду…
Узнаю адрес – дам.
А мой уже ты знаешь.
Надумаешь – я тут…
Чудо в перьях
Мне приснился город, где живет
та, которую пока ещё не встретил,
весь в тонах пастельных небосвод,
и художник-пейзажист – залётный ветер,
облаков тревожные мазки,
и деревья рваными штрихами...
Улетает ветер от тоски,
продирая насквозь с потрохами.
Мне приснился город, что искал
я, увы, пока так безуспешно.
Ветер меня дружески ласкал,
я запоминал штрихи поспешно:
дом, подъезд, окно – напротив парк,
переход, киоск “Cоюзпечати”,
водосток, решетка, белый пар...
И глаза прохожих без участия.
И, увы, никто не отвечал
на вопрос мой: “Что это за город?”
Ветер лишь играючи качал
фонарей испуганные взоры.
Фонари смотрели на бульвар
и дрожали на замерзших тросах.
Я решал, вздыхая: “Что сперва?..” -
повторяя те же всё вопросы.
Сердце мне подсказывало: “Здесь!..”
Разум сознавал, что город снится.
И хотелось просто так присесть
и ловить снежинки на ресницы.
Я почти не верю в чудеса,
но к скамейке приколол визитку.
Ветер моментально забросал
снегом мою скромную попытку.
Святая наивность
Она полюбила поэта. “Святая наивность,” –
ей в спину бросали. От злобы спасала взаимность.
А лето текло и, казалось, беспечны пределы.
И мир провоцировал снова его переделать.
Она полюбила поэта... представьте такое.
Да здравствует всякий, кто может лишаться покоя:
так с каждой их встречей
всё больше смещалось пространство,
но тем, кто наивен, последнее было не странным.
Поэт же считался помимо... – большой неудачник
и очень стеснялся давать ей всё это в придачу.
Но речи заслышав такие – сердилась подруга
и, гладя поэту вихры, улыбалась: “Зверюга…”
И он, улыбаясь, писал, и всё было как будто:
и нежными вечер и ночь, и томительным утро.
Рождались стихи и улыбки в такие моменты.
И это лишь часть из того, что подвластно поэтам.
Она полюбила поэта – бывает такое.
Она полюбила поэта – и стала другою.
И в мире от этого стало немного наивней,
а что не для всех… в том, поверьте, они не повинны.
Гармония в мире навряд ли достигнет баланса.
Наивным бы было мечтать даже просто о шансе.
А что до любви, до подруги поэта и лета –
так это, простите, всего лишь завязка сюжета.
Потаённое лето
Все сезоны смешались, и бархатной пеною осень
золотой бахромой заседела тайком у виска.
Но тепло, как весной, и бездонная гулкая просинь
бесконечной волной снова манит идти и искать.
Вновь тепло и светло. Желтых листьев
почти что не видно.
И сезон – не сезон, а слова, как и раньше – легки.
Потому ли грущу? Потому ли
грустить снова стыдно?..
Снова строчки мазками
на плеск предвечерний легли.
Я рисую пейзаж и себя рекурсивно с мольбертом.
А вокруг облака и штрихи пролетающих птиц.
Прибулавив листок, как проход в потаённое лето.
я наполню его шелестеньем невнятным страниц.
Кудесник или поверь в себя “Я ожил от чуда, ведь было оно Таким, что в него невозможно не верить”. Имануил Глейзер
Когда невозможно не верить,
всегда завершается сон.
А что остается?.. Лишь будни и собственный почерк.
За окнами ветер, и кто-то сигналит в клаксон,
и, в общем-то, всё хорошо, унывать не резон.
И только тревожит белеющий лайнера росчерк.
Как будто опять потерял я частичку себя.
Ко сну возвращаюсь, пытаясь припомнить детали.
Но что-то не так... Только крики соседских ребят
мне мысли мои на отдельные строчки дробят,
и лайнер другой неизвестно куда пролетает.
Так будет, что будет! И в буднях есть, что поискать.
К тому же, мне кажется, в прошлом
меня не осталось.
В стремлении новое слово стучится в висках,
и я, выпуская, шепну еле слышно: “Пустяк...”
И если чего не хватает - то самую малость.
Вот лайнер по небу опять пролетел и исчез,
и я возвратился к обычным делам и заботам.
А в небе, как след от мечты, растворился разрез.
И дождик закапал, хотя, он пошел бы и без…
И я, стук почувствовав снова, спросил тихо:
“Кто ты?”
И всё ж я не прав: меня много и в прошлом и здесь.
И сон – только часть неоконченной некогда песни.
Но новые мысли и новые строчки – гремучая смесь.
И вновь я мечтаю, как мальчик, и я в этом весь.
И снова в висках тарабанит веселый кудесник.
Исполнение
Я вечером приду к большой воде,
как приходил к большой любви когда-то,
и в миг единый выплыву везде,
не видя ни настила, ни гвоздей...
мечтающий невольный соглядатай.
Я снова не дойду какой-то шаг
до тайны, пребывающей в волнении.
Я постараюсь ей не помешать.
Я затаюсь, пытаясь не дышать,
пытаясь снова верить в исполненье.
Я снова подойду к простым словам,
звучащим в соразмерности с прибоем.
То будут не хула и не хвала,
а шепот незнакомки на валах,
себя не ощущающей изгоем.
А волны повторяют, что вольны
мы выбирать созвездия и струны.
И, обдувая воздухом хмельным,
впускают в наши слабые умы
возможность оставаться долго юным.
Рождённая из пены "И всё-таки она вертится!” Галилео Галилей
Ирине (она же Ямочка и Woman)
Она хрупка и женственна. Она - почти прозрачна.
Она всегда наполнена фантазии волной.
И, кажется, поэзия всем правит однозначно.
И верится – ей хочется сдружиться вновь со мной.
Мы бродим часто вместе.
Мы, в общем, и не ссорились.
Так... Иногда расходимся на время по делам.
Но я ведь не об этом....
По облакам, по морю ли
она опять проносится с напевом, как стрела.
Она, как ветер, девственна.
Она сильней пророчества.
Любовь и время смешивать ей проще, чем дышать.
И верится, что заново родился ты и хочется
до боли краски смешивать, поверив – есть душа.
Огонь – сродни агонии, а страсть – ветрам и волнам.
Куда нас снова гонит та, что в груди грустит.
Та – хрупкая и нежная. Но сильная...
Я вспомнил....
Рождённая из пены...
Кто?
Кто здесь вновь трубит?
Ни тайны нет, ни мистики в её прекрасном облике,
как, в общем, нет вопросов, куда пропал покой.
Я ждал тебя – волшебница. Я сам уже на облаке.
И звёзды снова сыплются.
Молю – взмахни рукой.
С протянутой ладошки польются сны и сказки.
С почти прозрачных пальцев закапает любовь.
Никто теперь не спрячется
(пусть и прикрывши глазки),
и гулко отзовётся, как верный пёс, прибой.
И здесь... повсюду. Рядом.
Везде... (оттенков между)
припрячутся в безвременье добро и зло, как пух.
Но ровно, как и прежде, вселится в нас надежда,
пройти, не ошибившись, найдя одно из двух.
Клаксон
Я читаю стихи и делю их на “верю – не верю”.
Я считаю секунды, деля на “сезон – не сезон”.
На отрезках дорог нас встречают незримые двери.
Мы проходим сквозь них.
Так не хочется думать “назло”.
Не назло... Вопреки... Вместе с тем... Для того...
Потому что.
И стихи не при чём (я вообще, не умею читать).
Просто тихо бреду,
несмешной нецелованный “мучо”.
И не знаю я точно, кому я ещё не чета.
Цель пока что не цель. Не добро и не зло панацея.
И пройдённый отрезок уходит с рассветом, как сон.
И не знает никто, у кого он ещё на прицеле.
Лишь порою сигналит сквозь тьму
за спиною клаксон.
Полузабытые запахи
Сегодня снова пахло детством,
как много лет тому назад.
Оно ночует по соседству.
Не говори, что ты не знал.
Не говори, что ты не помнишь.
Подобного - не может быть.
Дыхание не станет ровным.
Поэтому - не стоит ныть.
Сегодня снова пахло детством.
Сомнения свои рассей.
Назад вернуться нету средства.
А скрип?
Движение осей.
Земля накренилась как будто.
Ты это в детстве вроде знал.
Бегут сезонами минуты.
Бегут всё из того же сна.
Сегодня снова пахло детством.
Не рыбьим жиром. Не халвой.
И не оладьями...
Приветствуй,
махнув спросонья головой.
Шепни ему: - "Привет! Я вспомнил,
Я имена твои узнал!.."
Душа моя - дорога в комьях.
Вокруг - сплошная новизна.
Уже давно затихли крики.
Листва всё шепчет о своём.
Свет фар на стенах танцем -
блики.
Я с ним хотел побыть вдвоём -
Наедине. Тоской единой.
Найти. Открыть. Поверить. Внять.
Я так хотел беседы длинной,
но вплыл в окно корабль дня.
Мне так хотелось поделиться
всем, что я смог за двадцать лет,
опять друзей увидеть лица
и съесть потерянный билет.
И стать таким же на мгновенье,
каким я был ему знаком.
И я во сне встал на колени
и низкий отпустил поклон.
Едва “Ты слышишь сигнал? Это ветер пропел в камышах. Ты ни мне ни себе не простишь Несделанный шаг.” Андрей Макаревич
Найти своё лицо в потоке отражений
и не сойти с пути.
Идти, а не бежать,
и видеть, как листва начнёт своё сниженье.
А тонкий тихий звук продолжит вновь дрожать.
От осени к весне, как парадокс. Прочтенье...
Непрерванный полёт. Непорванная нить.
Пусть реки потекут без твоего хотенья.
Ведь ты не загрустишь?...
И пусть не изменить.
Сегодня кто-то встал на нужную дорогу
и чей-то голос спел тому, кто был один.
И кажется, что вот, уже совсем немного...
Но снова поворот и шепот: “...впереди!”
Импровизация "Я для тебя рассыплю Белый снег, Что скрасит Тёмных улочек угрюмость. Снежинок легких Призрачную юность Дарю тебе, Любимый человек." Новожилова Ирина
Тенями фонарей приходит ночь.
Я вновь и вновь миную эти тени.
Как много предстояло дребедени
и прочих бесполезных нужных "но".
Они важней казались, прошлым днём.
Всё так и есть.
Пусть царствует движенье.
Но кто же подарил мне белый снег
и скрасил путь, меж прозою и рифмой?
То в снежном тюле стан незримой нимфы
вдруг в танец превратил просто разбег.
Струюсь и я,
как мысли о тебе
Мне чудятся стихи.
Стихи.
Не мифы.
Мы получили шанс поверить в них.
Антималевич: Белое на Черном.
Для нас ли на аллее каркнул ворон:
мудрец из сказки.
Что же ты затих?
Аллея ли мне выбором пути,
иль этот снег, слетающий за ворот?
Импровизируя, к своей мечте иду.
К своей?
Уже, возможно, к нашей.
Снежинок тюль…
Моё творчество 
